Скажи миру – «нет!» - страница 220
. Она не просто прозрачная. Она прозрачная, как стекло. А рыбы там столько, что можно ловить руками, что я и сделал.
Такой воды не может быть в Изере в начале 40-х годов ХХ века. Даже в заповеднике.
Боюсь, что это не полигон и не Вальгалла. Даже не сумасшествие… Очень боюсь, что это – остров Рэмполь.
Я выбрал себе хороший палаш (кинжалы у нас всех свои) и топор-бартэ. Допишу на сегодня и начну их затачивать как следует.
Мне кажется, скоро нам это пригодится.
Весь день мимо острова шли киты куда-то на север, фыркая и сопя, как взбесившиеся паровозы. Я их, как и дельфинов, никогда не любил, а вот Танюшка как уселась на пляже, так и окаменела. Я по ее спине понял, что сдвинуть ее отсюда можно только танком-буксировщиком, и пошел одеваться, решив сходить на озеро и, возможно, заночевать там. Небольшая подробность в том, что «дома» мы вообще ничего не надевали, и не поддразнивая друг друга или сберегая одежду, а… просто так. Поэтому сейчас одеться было необходимо. Танюшка даже не обернулась, и я, посмеиваясь, кончиком даги начертил на песке – на полпути к шалашу – человеческую фигурку, стрелку и озеро. Поймет…
…Озеро было пресноводным, естественно. И в нем водилась уйма рыбы, которую мне иногда везло добыть импровизированным гарпуном из одного своего метательного ножа. Самой значительной моей добычей была полутораметровая щука, которую я прибил на отмели три месяца назад.
Но сейчас я пришел сюда не рыбу ловить, хотя в озере стояли пара вершей и самодельная сетка. Точнее, я пришел низачем.
Отсюда было видно весь остров. Киты по-прежнему шли косяками; Танюшка (в виде точки) замерла на пляже… Я крутнулся в сторону. Пляж. Океан. Пляж. Океан. Пляж. Океан.
Я чертыхнулся, сам не понимая зачем, поспешно разделся и прыгнул в воду с берега. Плавать я так и не полюбил, но сейчас мне хотелось разрядить себя, как разряжают батарею. Так, чтобы умотаться.
Я перемахнул озеро до противоположного конца и, кувыркнувшись, нырнул. Гранитный откос плоско уходил вниз, сменяясь илистым дном, поросшим густыми водорослями, колыхавшимися в такт каким-то подводным течениям. Стайки мелких рыб и отдельные экземпляры покрупнее шарахнулись в стороны от моих рук… Я зацепил пальцами горсти ила со дна, перевернулся на спину и толчком ног ушел вверх по косой линии. Выбросился из воды по пояс, переломился, встряхивая головой, набрал воздуха в легкие и снова ушел под воду.
В глубине я легко терял направление, и сам толком не понял, как оказался у «нашего» затончика, перегороженного сеткой.
И завис в воде, подгребая руками и разведя согнутые в коленях ноги…
…Щука была огромна. В воде предметы кажутся больше, да. Но такие поправки я делать умел еще там. И в щуке было не меньше трех метров.
Она «стояла» за сетью на месте так же, как я, только двигала хвостом. Влево-вправо. За сетью было немало рыбы, самой разной, в том числе пять или шесть «блямб» – карасей с полотно БСЛ (большой совковой лопаты). Щука не обращала на них внимания. Я видел сбоку ее тело, похожее на клинок огромной финки-илве. Видел отливающие белесым плавники, белое с зелеными пятнами брюхо, крупную чешую, зелень водорослей на хребте…
Щука была самой сильной в озере. Она царствовала здесь, она умела убивать любую добычу и давно уничтожила всех соперников. Там, за сетью, была добыча, за которой не требовалось гоняться. Чистая вода. Водоросли. Свет. Ничуть не хуже, чем в остальном озере. Даже спокойнее – ведь она не могла знать, что такое сеть…
И все-таки в том, как она стояла на месте, глядя за сеть, было что-то окончательно-обреченное. Там, в сытом закуте, было все. Кроме того, к чему она привыкла. Что составляло смысл ее существования.
Щука понимала это. Что такое сеть – не понимала. А в чем свобода – понимала.
Чистая вода. Водоросли. Свет. Покорная добыча.
Или бой, для которого она родилась. Для которого ее создала природа.
Ловушки бывают разные. И только самое умное на свете существо – человек – может попасться в ловушку без стен, решеток, сетей. В ловушку – по собственной воле… Забыв, для чего рожден.
Или заставив себя забыть, потому что…
