«Поединщиков», как говорили наши предки, среди урса я не встречал, и мой последний противник не был исключением. Он скалился из-под маски, ухал, хрипел, размахивал ятаганом, как вентилятор… и отступал, пока не уперся в кусты спиной.
– Настало время умирать, – не смог я удержаться от красивых слов, хотя знал: урса не поймет. Мой палаш легким движением обвил ятаган урса невидимой спиралью… его клинок вместе с рукой перестал повиноваться хозяину и рванулся в сторону… дага вошла снизу вверх под щит, в пах – и провернулась в теле.
Урса рухнул к моим ногам и с воем начал корчиться.
Сморч тоже «закончил», и мы плечом к плечу бросились в драку. Рубка шла вовсю – урса было втрое больше, но на тесной тропе они не могли нас обойти, а Танюшка, Ирка Сухоручкина и Валька стреляли по ним сквозь листву из аркебуз – даже за шумом боя было слышно, как пули щелкают по металлу и кости.
Навстречу мне, хромая, выбрался Андрюшка Соколов – он улыбался и опирался на меч. Левое бедро спереди у него было рассечено. К нему тут же бросилась Ленка Черникова; я ввинтился в драку.
Все рукопашные свалки похожи друг на друга, как счастливые семьи, – я это много раз отмечал. В тесноте все толкаются, ожесточенно колют и рубят по мере возможности, и ни о каком фехтовальном искусстве речи быть не может. У меня выбили дагу (ятаган мой противник потерял вместе с ней, а через миг – потерял и жизнь; я проколол его насквозь в грудь), и я отбивал (точнее – отводил) удары перчаткой. В какой-то момент высоченный урса ударом щита сбил меня наземь, но я принял его животом на выставленные ноги, а в следующую долю секунды он уже валился с финкой Севера в ухе. Мне помогли встать на ноги.
– Ты что падаешь?! – засмеялся Вадим. С его бастарда стекала кровь.
– Ноги подкашиваются, – буркнул я. – Пора заканчивать.
– Да почти закончили уже, – кивнул Вадим и локтем вытер пот со лба. – Интересно, как там у Франсуа? Я посмотрю?
– Глянь, – кивнул я, поднимая свою дагу. – Эй, еще раненые есть?!
– Бескровный удар по голове ранением считается? – осведомился Игорек Мордвинцев, придерживавший левый висок рукой. – Больно вообще-то… Древком копья огрели…
– Освобождение от школы все равно не получишь. – Я поближе рассмотрел его висок. – Свободен.
– Что с человеком власть делает, – осуждающе покачал головой Игорек. – Ой, больно!!!
– Что с Андреем? – Я подошел к Ленке, возле которой уже стояла и Олька Жаворонкова. Она мне и ответила:
– Глубокое ранение. Идти ему не стоит.
– Да смогу я! – Андрей попытался встать, но Олька нажала ему на плечо и сказала категорически:
– Я не сказала «не сможешь», я сказала «не стоит».
– Медицина произнесла свое веское слово, – развел я руками. – Останешься в лагере у этого Тезиса…
– Ч-черт… – процедил Андрей и, безнадежно махнув рукой, отвернулся. Ленка, присев рядом с ним, начала негромко утешать.
– Заманали эти урса, – сообщил, подойдя ко мне, Олег Фирсов. – Толпами под ногами путаются. Прямо как тараканы.
Вернулся Вадим. Франсуа тоже расправился с арьергардом без потерь и уже успел встретить нескольких человек Тезиса – те тоже выслеживали урса.
* * *
Жилище греков (так я их стал про себя называть, хотя, конечно, там были не только греки) пряталось в лавровой роще, теснившейся на скальном выступе, куда вела обрывистая тропа. Несколько пещер, переходивших одна в другую, давали неплохой приют почти трем десяткам человек вот уже третий год.
Мы втроем разожгли костер на склоне над пещерой и вот час тому как неспешно беседовали друг с другом. У меня было шестнадцать бойцов, у Франсуа – четырнадцать, у Тезиса – восемнадцать. Всего – сорок восемь. По словам грека, у Нори было не больше двадцати бойцов, но его остров представлял собой настоящую природную крепость.
– Здесь пляж, – чертил на песке палочкой Тезис. В медных волосах грека горели тяжелые металлические искры. – Остальной остров – это плато метров пять высотой, по краю – вал. А вот с этой стороны – двадцатиметровый пик. На него тропинка только с одной стороны, а внутри – пещеры, вот он там и обосновался. Его несколько раз выкурить пытались. Не вышло.
