Последнее слово в дневнике Лотара Брюннера я разобрал. Оно было написано отдельно. Больше того – я знал его, это слово.
«Гехаймэ».
«Тайна».
Мелодии цветов с затерянным началом.
Я слышу эти ноты, похожие на сны.
Итак…
Когда-то в старину с бродягой обвенчалась
Прекрасная любовь, дарящая мечты.
Прекрасная любовь с бродягой обвенчалась
Связали их дороги, хрустальные мосты.
Прекрасная любовь, нам праздновать не время —
Кровавые закаты пылают за рекой.
Идем скорей туда – там ложь пустила семя
И нашим миром правит уродливой рукой.
Прекрасная любовь, там ждут тебя живые,
Позволь себя увидеть тем, кого ведут на смерть
Там по уши в грязи, но все же не слепые,
Дай разуму свободы, дай чувствам не истлеть.
И вот прекрасная любовь влетела птицей в город,
И плакал, видя чудо, очнувшийся народ.
Трон лжи не устоял, бежал в испуге ворог…
Да жаль погиб бродяга у городских ворот.
«ДДТ»
…Танюшка поднялась снизу. Она была босиком, в подвернутых штанах и небрежно зашнурованной безрукавке.
– Не спишь? – Она опустилась на груду хвороста. – А я тебя искала, искала…
– Нашла? – улыбнулся я.
– Нашла. – Она удовлетворенно вздохнула и, взяв меня под локоть, привалилась виском к плечу. – Наконец-то я тебя нашла…
– И я тебя нашел. – Я коснулся ее волос. – Поэтому ты завтра останешься здесь. Со всеми.
Танюшка окаменела. Отстранилась.
– Я за полсотни шагов попадаю в щель их маски, – тихо сказала она.
– Аркебузу отдашь кому-нибудь из ребят, – безжалостно добавил я. Танюшка несколько секунд помедлила, потом жалобно сказала:
– Раньше бы я начала на тебя орать. Теперь – не могу… Я отдам аркебузу, я все сделаю, я буду твоей рабыней, только вернись, вернись… вернись!!!
– Что ты? – Я вновь обнял ее. – Я вернусь.
Танюшка обмякла под моими руками. Тихо сказала:
– Они жили долго и счастливо и умерли в один день… Пускай недолго, лишь бы счастливо – и в один день. Да?
– Мы еще поживем, – спокойно сказал я. И, протянув руку, начал, глядя ей прямо в глаза, распускать шнуровку у нее на груди. Танюшка ответила спокойным, чуть насмешливым и любящим взглядом. – Жизнь – игра. И смерть – игра. Ведь так?
– Не так, – покачала она головой. – Жизнь – вещь серьезная. Даже здесь. Особенно здесь… Ну что ты путаешься в шнуровке? Я специально не дошнуровала, неужели неясно?
– О, вот как, специально? – хмыкнул я, садясь удобней. – Ла-адно… Симпатично, и даже очень.
– Нахал, – заметила Танюшка, обнимая меня обеими руками за шею. – Что там симпатичного? Купальничек у меня был симпатичный, но он, кстати, долго жить приказал. Совсем я одичала. Мне бы сейчас в галантерею. И денег. Знаешь, у меня четвертной остался в тумбочке лежать.
– Не остался, – заметил я. – Ты его давным-давно потратила…
Моя рука плавно, нежно гладила груди девчонки, и я чувствовал, как под пальцами тяжелеют, твердо набухают соски. Это было уже так привычно, и не хотелось верить, что первый раз я делал это совсем недавно, и не хотелось думать, как же я жил до этого… Наверное – никак. Странно, но я не боялся потерять Танюшку. Я твердо знал, что не дам ей умереть раньше себя. А после моей смерти мне уже будет все равно.
Я сидел без куртки. Твердые горячие ладони Танюшки плавно и сильно массировали плечи. У нее всегда были крепкие пальцы, и их нажатия ощущались необыкновенно приятно. Потом ладони опустились на мою грудь, а я скользнул руками на бока девчонки и замер, полузакрыв глаза и улыбаясь.
Чье-то присутствие заставило нас вскинуться. Я рванул из ножен, лежавших рядом, палаш, вглядывась в темноту. Танюшка быстрым движением выхватила из-за спины кинжал.
Пляшущий свет костра обрисовал темную фигуру, рыжими искрами зажегся на каштановых волосах, одел медью узкое лицо. Танюшка, ойкнув, уронила кинжал и скрещенными руками прикрыла грудь. Я чертыхнулся:
– Джек?!
– Прошу прощения. – Англичанин был босой, в одних кожаных штанах, но на поясе висел кортик. – Я увидел, что Татьяна ушла ночью одна, и забеспокоился. Еще раз прошу прощения.
Он повернулся и так же бесшумно канул в ночь. Мы с Танюшкой посмотрели друг на друга и тихо рассмеялись.
– Он что, к тебе неравнодушен? – в шутку спросил я… и вдруг сам обеспокоился: – Тань?
