«Будь она проклята, Новогодняя ночь!» — думает лесник, забившийся в красный угол.
Его трясёт и физически, и душевно. В воздухе веет страхом. Он склизкий, мерзкий, тягучий заполняет собой весь дом — от подвала до чердака. Забирается в сердце и душу. Оплетает всё паутиной, выбивает воздух из груди, давит истеричные крики.
Дети Проклятого Леса никогда не жалели егеря. Он всегда был для них лакомой добычей. В Новогоднюю ночь ломаются барьеры. Это единственный шанс убрать назойливого человека.
Двустволка лежит посреди комнаты. Лесник боится выйти из угла и взять её. Он знает про незримые щупальца, что оплели ружьё. Тьма и страх сегодня материальны, но оружие не имеет силы. Только свет, только добро. Только молитва в красном углу.
Противный скрежет выбивается из общего звериного рёва. «Добрались до окон», — с досадой думает хозяин дома. Доски отлетают на середину комнаты, отталкивая двустволку.
Осколки рассыпаются по полу. Когтистая лапа ощупывает подоконник, стену вокруг окна. Лесник начинает мелко креститься.
«Тебе это не поможет», — раздается в его голове голос.
Холодный и жуткий, как сама смерть. Проникающий в подкорку мозга, сводящий с ума. Так могла звучать только сама Тьма, во всём её величии и объёме. Впрочем, это она и была. Иначе этих тварей назвать нельзя.
Вокруг начинает стремительно темнеть. Гаснут звёзды, исчезает луна. Становится тусклым свет церковных свечей. Звуки сжимаются до размеров снежинки и тают. Голоса в голове все слышнее.
Время замедляет свой бег. Пространство искривляется под натиском тёмных тварей.
— Иди к нам. Мы поможем тебе, — говорит голос Тьмы. Страх становится чем-то зримым. Чёрная липкая, густая масса. И такие же монстры вокруг. Мерзкие, блестящие, с красными огоньками глаз. — Чего же ты боишься?
— Нет! — орет лесник, практически фальцетом. — Я вам не дамся!
Он поднимается на ноги и бежит к двустволке. Благо, та заряжена. За двумя оглушительными выстрелами следует истеричный визг тварей. Они расползаются, разлетаются. Черная кровь капает на пол. Света становится больше. Ужас медленно отступает, растворяется.
Сквозь щель между досками на окнах в комнату проникает алый лучик. На горизонте брезжит рассвет. Все кончилось. «С Новым Годом, мать вашу», — произносит лесник и падает на пол.
Тик-так. Тик-так. Тик-так. Часы идут медленно. Слишком медленно. Сломался механизм, или я схожу с ума от нервов?
— Ваш любимый смертный грех? — голос Доктора будто звенит сталью. Пустым взглядом он смотрит на стол, в бланк, лежащий перед ним. Его неприятное, крысиное лицо ничего не выражает. Сидит он, сцепив пальцы и поставив локти на подлокотники. Я напрягся. Доктор однозначно мне не нравится. Впрочем, выбора у меня нет.
Я задумываюсь, но не о грехах. А о Докторе. Профессионал высшего уровня. Чтец людских душ и мыслей. Человек, разработавший уникальную систему тестов. И никто не может понять, как она работает. Работает, однако. Исправно работает. Всегда боялся нарваться на него. Помню, когда мне первый раз рассказали о нем, я пообещался не лезть туда, где работает Доктор.
Молчание затягивается. Доктор впервые за всё это время поднимает взгляд. У него сине-зеленые, холодные, повидавшие виды глаза. Расцепляет пальцы и стучит ногтями по подлокотнику.
Я переключаюсь с мыслей о личности Доктора на заданный им вопрос. Любимый смертный грех — интересный вопрос. Я собрался было солгать, что мне, в принципе, противны смертные грехи, но передумал. Он сразу поймет, что я вру. Не может не понять. Слишком уж хорошо он разбирается в людях.
Мысленно представляю грехи в виде людей. Гордыня — уродливый старец в короне, гордо поднимающий голову. Зависть — мужичонка в богатых одеждах, злобно косящий на Гордыню. Гнев — плечистый амбал с топором. Уныние — красивая девица, подпирающая голову рукой. Алчность — человек, сидящий на мешках. Чревоугодие — заплывший жиром мужчина, обгладывающий очередную куриную ножку. Похоть — дева, в весьма откровенном наряде, поигрывающая мотком веревки.
Что же мне нравится больше? Кто мне ближе? Они уродливы, но так манят. Они противны, но так щедры.
