– А ее?
– Ее тоже.
Он подносит ей чашу с вином. Отпивает из собственной. Омар Хайям советует ей пить без промедления и пьет сам. Разве можно не пить, когда с ним Айше?..
Он спрашивает ее:
– Айше, откуда у тебя такие точеные ножки?
– От аллаха.
– А эти груди?
– От аллаха.
Омар Хайям задумывается. Ненадолго. Разве можно погружаться в думы в такие минуты? Ведь рядом Айше!
– Аллах накажет тебя, – строго говорит Айше.
Он ничего не хочет слышать. При чем тут аллах? При чем другие женщины? Разве можно не пить и не любить?..
– Что ты скажешь ей? – допытывается Айше.
– Ничего.
– Из страха?
– Нет. Просто так. Она знает, что я люблю всех женщин.
– И даже старых?
– Этого не говорю.
– Даже некрасивых? Даже хромых?
Он молчит. А потом говорит ей:
– Словом, я люблю женщин. Такими, какими создал их аллах.
Омар Хайям подносит к ее алым губам кусочек поджаренного мяса. Она ест и запивает вином. Это очень пьянящее вино. Так ей кажется. А он допивает чашу и с размаху бьет ее о камень. И сотни осколков разлетаются в стороны.
Он смотрит на нее и думает: «Нет, я не видел никого краше Айше».
И он искренен. И каждый раз, когда целовал женщину, думал, что именно она олицетворяет красоту. Ибо любил их безудержно. Любил их за верность и неверность, за красоту и горячность, за холодность и недоступность, за жар поцелуев и даже за измену. Любовь его столь же глубока и искренна, сколь и мимолетна. Но каждый неверный поцелуй тяжело ранил его, однако рана вскоре заживала. Так как на страже любви всегда стояло время! Оно не разрешало грустить дольше положенного, дольше положенного самим аллахом…
Хаким наклоняется к ней. И целует ее в губы долгим, долгим поцелуем. И ей кажется, что сейчас разорвется ее сердце…
Волосы ее распущены. Пахнут они мускусом и жасмином, так же, как у Эльпи. И он невольно спрашивает себя: «Откуда у нее такие дорогие духи?» Он ныряет головою в черные струи волос и зарывается в них. Подбирается к ее ушам, которые походят на маленькие, твердые обиталища жемчужин, и спрашивает:
– Ты придешь ко мне ночью?
– Не знаю…
– Я буду в обсерватории. Буду совсем один.
– Не обещаю.
Ее глаза полузакрыты. И она не лжет: она ничего не может обещать.
Хаким вспоминает свою первую любовь, которая была там, далеко, в Самарканде. Та девушка походила на Айше. Очень была на нее похожа. И тоже любила повторять: «не знаю». Девушка была пятнадцатой весны, несверленый жемчуг, и ждала своего ювелира. Может, аллах и сейчас посылает Хайяму столь же великолепный подарок?..
Айше разрумянилась от вина и ласк. Щеки ее пылают. И ей стыдно смотреть на него. Ее глаза глядят куда-то поверх него, может, на небо. Или еще выше. Но куда же выше?
Хаким резко поднимается, смачивает в реке платок и обмывает им свою шею.
– Чтобы от любви не разорвалось сердце, – шутит он. Ему очень хорошо.
– Я хочу воды, – говорит Айше, не глядя на Омара Хайяма.
– Приказывай! – с готовностью восклицает он. Берет под мышку большой глиняный кувшин и льет воду в меньший, совсем небольшой. А оттуда – в чашу. И пьют вместе: он – вино, а она – воду. И он просит ее разбить чашу вдребезги. О камень. Она не решается. Он подает ей пример. И тогда она тоже разбивает чашу.
– Это примета? – спрашивает она.
– Да, примета.
– Какая же?
– Тот, кто разбил чашу, испив ее до дна, – все равно вино это или вода, – будет любим вечно.
– О аллах! – вскрикивает Айше. – Значит, я буду любить тебя вечно?!
– А ты сомневаешься в этом?
Ее глаза расширились, в них как бы загорелся священный огонь, присущий только истинному меджнуну. И, увидя этот огонь, Омар Хайям возрадовался юношеской радостью. Он повел ее к берегу реки.
Они стояли одни над рекою, обнявшись, словно вдруг возникшие из единого дыхания и единого сердцебиения. Она была много ниже его. Хрупка и тонка.
– Ты видишь, как мчится эта река? – спросил он.
Она сказала:
– Да.
– Ты знаешь, что она точно так же текла и семь тысяч лет назад?
Она сказала:
– Нет, не знаю. И почему семь тысячелетий? А не меньше и не больше?
Хаким объяснил ей, что человечество зародилось именно семь тысячелетий тому назад. И река эта, именуемая – и неспроста – Животворной, текла точно так же и точно так же была свидетельницей любви и счастья влюбленных.
