- Не зову я тебя сейчас идти со мной. Впереди у нас будет новая разлука. Я на войну уйду. Не забывай меня и клятвы нашей не забывай.
Она прижала руки к горлу жестом беспомощным, обреченным и сказала с беспросветной горечью:
- Справлюсь ли я с сердцем своим, не засушит ли меня тоска по тебе, любый мой?.. Сердце щемит. Встречусь ли снова с тобой?
Любовь, нежность, тоска сжали горло Виктора. Он привлек ее к себе и стал целовать ее обмякшие губы, шелковистые брови, мягкие ресницы. Она молчала на его груди, даже дыхания не было слышно, и простилась с ним легким прикосновением губ к его лбу, не обнимая. И отошла. Тотчас обняла её нежно Дарёнка.
- Не кручинься, государыня Анфиса. Судьба разлучает, судьба и прилучает. Так-то!
Анфиса покачала безнадежно головой. Она не верила, не надеялась.
За последними домами Рыбного посада провожавшие отстали. В тайгу с мирскими шел Пуд Волкорез - указывать дорогу, Некрас Лапша - менять лошадей в таежных деревнях, а еще Истома и Птуха. Юноша летел на Русь вместе с мирскими: много раз просил он об этом капитана, а мичман заявил, что он только тогда спокоен будет, когда увидит, что «Антошка» взлетел благополучно.
На сопке, редко поросшей сосной, остановились и в последний раз оглянулись на град невидимый, богоспасаемый. Он лежал внизу веселый, залитый солнцем, нарядный и, скрывая нищету свою и убожество, слал уходящим последнюю улыбку. Бледным золотом сияла чья-то крыша из новой соломы, кичливо червонным золотом сверкал верх посадничьих хором, нежно голубел купол собора и переливался под солнцем Светлояр. Только обугленные, с сорванными воротами стены Детинца да реденький дымок все еще чадивших остатков домов верховников и стрельцов напоминали о грозных бунташяых днях, промчавшихся по древнему городу.
В тайге было чисто, свежо. Ветер продувал ее насквозь.; Шли по каляно шуршавшим под ногой прошлогодним листьям, по сочным, стоявшим торчком молодым травам.
Лишь Волкорез шел без шума, будто и не было у него под ногами ни сухих листьев, ни сучьев. Женька снова шарил по кустам, бросался на дразнящие звериные запахи, и глаза его горели охотничьей яростью. Сережа был весел и счастлив. Домой идём, на Забайкальскую улицу! И не надо ему отводить обеими руками упрямо лезущие в лицо сучья или нащупывать неверной ногой скользкий полусгнивший валежник. Спасибо Волкорезу - освободил Сережу от этой муки, посадил верхом на лошадь, тащившую волокушу с бензином.
Но грустен был Виктор. Чувство невозратимой утраты и какой-то непоправимой жизненной несправедливости теснили его сердце. Он думал об Анфисе.
На ночь отаборились у звонкого ручья. Лапша убежал в деревню за сменными лошадьми. Здесь, когда начало темнеть, и заметили они пожар в той стороне, откуда шли. Там стояли в небе тучи, они то багровели зловеще, то светились недобрым желтым отсветом.
Спали ночью плохо, беспокойно. То один, то другой вставал и смотрел в сторону пожара. А утром заспешили. Лапша пригнал лошадей больше, чем нужно было для волокуши, и люди могли ехать верхами. Теперь, где можно было, пускали лошадей рысью. И на рыси Некрас, то и дело оглядывавшийся, вдруг остановил лошадь и закричал пропаще:
- Спасены души, это Ново-Китеж горит! Он горит, родимый!
Все обернулись. В стороне города в небе встала стена густого дыма.
- В Детинце тлело, а ветерок раздул, и на город перекинулось. Божье наказание! - перекрестился Волкорез.
- Я еду назад! - Мичман круто повернул лошадь. - Товарищ капитан, Виктор Дмитриевич, Сережа, до скорой встречи!
Он хлестнул лошадь и помчался не оглядываясь.
- И куда поскакал, оглашенный! Заблудится, - покачал головой Волкорез. - Некрас, езжай с ним. Найдешь в город дорогу?
Лапша полез пятерней в затылок:
- А чо не найти? Найдем.
- Езжай! - приказал охотник. Лапша повернул было лошадь, но Истома остановил его.
- Погоди чуть, дядя Некрас. - Юноша соскочил с лошади и подошел к мирским. - Говорил я вам не раз, что стремлюсь в мир, яко олень на потоки водные. Мечтание имел, не мешкая, с вами в мир уйти. А душа приказала: останься!.. Ты плохо не думай, Виктор, - шагнул он к Косаговскому. - Ей одной тяжело будет. Людей злых в Ново-Китеже немало осталось. И загорелся город божьим ли попущением, а может быть, и злым умыслом. Новые мученья и страхи. А я хоть малой защитой ей буду. Потому и вернусь в город. Веришь мне? - положил он руку на колено Виктора.
