Потом он снова забрался на плоскую крышу и долго глядел на море. "Батюшка, Пал Степанович, - шептал он неслышно, побелевшими губами, отирая пот и все более тоскуя по "Силистрии", хоронившей сейчас за парусами его адмирала. - Батюшка, Пал Степанович, сгорит город, коли не сдадутся турки и не прикажешь унять огонь, а я, что я могу сделать?"
Тут же он заметил, как один из турецких кораблей, неподалеку от берега, клонясь бортом, выкинул белый флаг. Но только мелькнуло белое пятно, словно скользнула в грозовом небе ласточка, как бомба угодила в крюйт-камеру другого корабля, и корабль взлетел, показав на мгновение черное свое днище. Берег стал не виден в дыму, а с неба, словно угли с какой-то гигантской жаровни, посыпались куски дерева.
Парламентер сел на корточки и предался раздумью:
право, на корабле он скорее справился бы со своим делом!... Но, может быть, он все же найдет кого-нибудь в городе из тех, кто имеет власть?
Направляясь сюда, он думал, что будет встречен городским чиновником и приведен к главе города. Мог ли он знать, что в Синопе уже никого нет?
Оглядев улицу, унтер слез с крыши и один, в полном снаряжении, покусывая сивый ус и чеканя шаг, пошел дальше в глубь города, туда где высился известный ему по рассказам древний замок Митридата.
Унтер знал, он идет по земле, которую называют святой, ему доводилось слышать о понтийских царях и знаменитых греках, обитавших здесь, и сейчас к чувству беспокойства за невыполненное им поручение примешивалась еще и тревога: не рассыплется ли прахом этот столь чтимый корабельным попом город с его древностями и не окажется ли он, Василий Погорельский с Волыни, ответчиком за турок? Вдруг предадут они огню здешние святыни, а вину свалят на русские пушки, на адмирала Павла Степановича?
Думая об этом и вспоминая, как говорили о том же на корабле, посылая его сюда, парламентер вдруг озлобился. Он пересекал пустынную площадь, ведшую к замку Митридата, уже с таким чувством, словно здесь ему предстояло сражаться, а не призывать к спокойствию.
И тогда, на радость его, откуда-то из-за глиняных дувалов вышел старик болгарин, в серой свитке, широкополой шляпе, с извозчичьим кнутом в руке, похожий на чумаков, которых встречал унтер в степях, и крикнул:
- Брат!
Слово это, столь знакомое тем, кто был на Балканах и сидел у костра с черногорцем или с сербом, звучало сейчас празднично. Болгарин бежал к моряку, думая, что за унтером идет вслед по крайней мере рота матросов. Подбежав и никого больше не видя, он спросил:
- Кого ищешь? Зачем пришел?
Вскоре они сидели в тени такого же опустелого дома, и старик рассказывал:
- Не ушли болгары, греки, сербы... Турки ушли! Ой, брат, что же будет теперь? Синоп открыт русским. Царьград сзади. Говорят, крепость Силистрию на Дунае не нынче-завтра возьмут русские. Неужто конец туркам? Неужто свобода нам?
Привычка служить туркам и ненавидеть их сквозила
в отрывистой, горячей его речи. Он то вскакивал, силясь бежать к морю, к кораблям, медленно поворачивающим на ветру огненные свои борта, то притихал и с недоверием смотрел на унтера.
- Варна и Белград не боятся турок. Но правду ль говорят, будто французы и англичане придут сюда? - спрашивал он и засмеялся своим словам, показывая кнутом куда-то в сторону гор.
- Куда им! На нашу-то землю. Французы на Москву шли, а что вышло? Или то с севера шли, теперь с юга хотят?
И опять в радостном недоумении допытывался, вглядываясь в усталое лицо унтера:
- Но турки-то как? Турки-то? Ведь их корабли горят!
- Куда люди девались, скажи ты мне бога ради? - вразумлял его унтер.О кораблях потом...
- Говорю же тебе: ушли турки... Наши остались. Пойдем к нашим! повторил болгарин. - Кто нужен тебе?
- Турки нужны! - упавшим голосом ответил унтер и объяснил болгарину, зачем прибыл он сюда с корабля.
- Идем! - торопливо схватил его за руку болгарин и, ни о чем больше не спрашивая, повел дымными, кривыми переулками в гору.
Здесь было людно. Женщины толпились у колодцев, закрыв лицо рукавом, зеленщик сидел возле своей лавки С кораном в руках, кося глаз на мутное от пожара небо. Из дворов выглядывали дети, блеяли козы, и унтер винил себя, почему не догадался сам завернуть в эту дальнюю часть города.
