Отношение Котика Сараджева к Скрябину, пристальное изучение им творчества старшего современника, произведшего в те годы целую революцию в музыке, освещает Котика с новой еще стороны: оказалось, что он не был равнодушен к чужому творчеству.
Прослушав единственно уцелевшую гармонизацию (на рояле) Котика, записанную им на нотной бумаге в его взрослые годы, -- композитор В. Серых сказала:
"Полная отрешенность от чувственности в музыке. Созерцательность. Какая гармония!
Со Скрябиным если и можно найти сходство, то только внешнее. Нет обостренности, экзальтированности Скрябина. Чистая созерцательная сфера..."
Да, я работала как реаниматор. Увы, собственные болезни начинали мешать мне; мне шел восемьдесят первый год. Я вчитывалась в стертые, пожелтевшие листки, и они заражали меня энергией. Сердце пылало по-новому. И виделось -впереди, в тумане еще, -- новая книга о Котике Сараджеве, та, что я написала теперь.
В месяцы рождения "Сказа о звонаре московском" из когдатошнего "Звонаря" я глухо и трудно спрашивала себя: что же делал Котик в годы нашей долгой разлуки, в те годы, когда уже не было колокольного звона? И долго я не находила ответа. В 1975 году через музыканта Л. Уралову- Иванову я встретилась с родными Котика: братом Нилом, женой брата Галиной Борисовной (урожденной Филатовой) и сестрой моего героя Тамарой. От них узнала, что делал Котик в те поздние годы: он писал свою книгу "Музыка - Колокол".
Увы, семья жила в разных городах: Котик умер в Москве в 1942 году, а родные его жили в Ереване, где их отец, Константин Соломонович Сараджев, был назначен директором консерватории. Военные события, переезды... Старания брата и сестры сохранить книгу Котика не увенчались успехом. Книга, попавшая в руки чужих людей, не понимавших ее ценности, не сохранилась, но то, что удалось получить родным, они сберегли: разрозненные листы последней главы книги, отрывочные черновики заключительной главы, носившей название "Мое музыкальное мировоззрение". Эта драгоценность в моих руках, и ею увенчаю конец моей книги о нем. ЭПИЛОГ
Должно быть, в той комнате, в верхнем этаже консерватории, где Котик когда-то показал мне портрет своей матери, в тихий вечер, один, он писал за столом отца...
"Мое мировоззрение есть мой музыкальный взгляд на абсолютно все, что есть. Но надо прибавить, что я, глубоко признаться, вообще избегаю делиться с кем-либо областью моего мировоззрения -- Музыкой, -- которой предан я всем своим существом. Я пишу это слово с большой буквы, как имя собственное. Но, может быть, следует сказать еще об одном слове, имеющем громадное значение в Музыке, а именно -- "Тон". Это -- далеко не то, что он в обычном его значении, тон с маленькой буквы. "Тон" в колокольной музыке не есть просто определенный звук, а как бы живое огненное ядро звука, содержащее в себе безграничную жизненную массу, определенную, островную симфоническую картину, так называемую "Тональную Гармонизацию" . Но с кем мне говорить об этом? С кем из тех, кто горько сказать, не слышит тех звучаний, которые я слышу'? И это было долго глубочайшей моей тайной. Я сознаю и чувствую, что мировоззрение звуковое мое необходимо для музыкальной науки будущего. Но, к великому моему горю, я не вижу, чтобы кто-нибудь мог понять меня. Непонимание это основано на моем чрезвычайно музыкальном слухе, который я могу доказать только игрой на колоколах, что я и делаю, и люди идут, и слушают, и восхищаются -- так она непохожа на обычный церковный звон. Но посвятить их в теорию моей музыки я не вижу возможности, потому что я не встречал такого, как мой, слуха. Должно быть, только в Будущем (я пишу это слово тоже с большой буквы) у людей будет такой слух, как мой? А в непонимании меня окружающими дело, видимо, в том, что слишком рано явился человек такой, как я. Хотя, с другой стороны, на мой взгляд, никогда не бывает рано в области науки, а также искусства двигать их вперед! И не надо сожалеть о том, если наука или искусство, двигаясь вперед, принуждают нас отбросить в сторону все наши привычки, удобства. Надо подчиниться новому, Будущему и идти по совершенно иному в Музыке, Музыке п Колоколе, открытому мною пути. Но с глубокой, тяжелой грустью мне видно, что Музыка не приобретет всего этого в настоящее время, достигнет его только в Будущем, и даже в далеком Будущем...
