СУДЕБНОЕ РАЗБИРАТЕЛЬСТВО НАЧИНАЕТСЯ
Взревели трубы Страшного суда,
И гром колоколов вгоняет в дрожь.
Что толку плакать? Слезы — как вода,
Содеянного прежде не вернешь.
Сокрыть грехи вам не поможет ложь.
Стихи местного поэта из приложения «Окружным вестям»
1.
Ночью пошел снег и все еще сыпал тяжелыми хлопьями. Люди по улицам ходили почти неслышно.
Здание суда никогда еще не видело такого нашествия. Двор возле него был запружен машинами, которые быстро засыпало снегом. В вестибюле стоял полицейский Джо с приказом останавливать и разделять людей по нужным группам. И пахло там будто на зимних похоронах в бедном доме — мокрой шерстью и мокрой обувью, нафталином и табаком.
— Нет, к сожалению, все сидячие места уже заняты, но можете встать в очередь. Послушайте, уберите свою собаку! Ага, удостоверение прессы, тогда вам вон туда, первая дверь направо. Говорю вам, уберите свою собаку!
В боковом коридоре, где предстояло пройти участникам процесса, толпилось несколько фотографов из газет. Там же поджидали и два репортера из столицы; ветераны уголовной хроники докуривали последние сигареты перед началом заседания. У одного из них были пышные рыжие бакенбарды.
— Ну и дыра же тут, — заметил другой.
— Есть и хуже, — не согласился обладатель бакенбард. — Я как раз вспоминаю, как однажды…
— Идет окружной прокурор.
Действительно появился окружной прокурор — совсем молодой человек, неприметный, с блеклыми серыми глазами. При виде фотографов меж его бровей собралась складка — не потому, что он на них сердился, а потому, что озабоченная складка полагается обвинителю по делу об убийстве. За ним шел длинноногий следователь с огромной стопкой документов. Засверкали вспышки, и обвинитель со спутником исчезли в зале суда.
— Так вот я говорю, — повторил репортер с бакенбардами, — я вспоминаю, как-то раз…
— Тихо, они уже здесь!
Появились защитник с обвиняемой. По пятам за ними тихо шел скромный полицейский. Обвиняемая выглядела апатично, но защитник репортерам-ветеранам из столицы улыбнулся как старым знакомым и охотно повернулся к объективам фотоаппаратов. Снова засверкали вспышки, защитник, обвиняемая и ее конвойный вошли в зал суда, ветераны журналистики бросили окурки на пол, затоптали их и направились следом. Двери закрылись.
Для прессы отгородили место за длинным столом перед рядами стульев, откуда долетал гул публики. Шум на миг стих, когда вошел окружной прокурор со свои спутником и уселся за стол. Шатенка в рыжем твиде повернулась к соседу за столом прессы и спросила:
— А как зовут того долговязого с папками?
— Старший криминальный ассистент Соммарсе. Он вел расследование на месте преступления.
Сосед немного поколебался и добавил:
— Мы коллеги, верно? Остлунд, «Окружные вести».
— Лена Атвид, «Вечерние новости».
— Рад познакомиться.
При появлении обвиняемой на миг воцарилась мертвая тишина, за которой последовало взволнованное перешептывание.
— Куколка! — шепнула жена аптекаря супруге директора школы.
— И бровью не ведет, — с удивлением заметил молочнику лысеющий торговец галантереей.
— Я этого не вынесу! — всхлипнула Дези Викторсон и стиснула пальцы Руне Вармина.
Стол защиты был справа у противоположной стены, напротив стола обвинения. Пространство между ними занимали кресло и маленький столик, на котором лежали Библия и микрофон: место было отведено для свидетелей.
Снег все еще шел и уже до половины засыпал высокие окна судебного зала. Судебный пристав, заметив, что дневного света не хватает, включил большую люстру.
Двери по фасаду зала суда отворились. Прокурор перестал листать свои бумаги, защитник перестал шептаться с клиенткой, представители прессы перестали строчить в блокнотах, старые зрители-завсегдатаи поднялись, чтобы выказать надлежащее почтение суду, и все остальные последовали их примеру, когда показался председатель суда — окружной судья из Тибаста. Это было блестящее начало.
