— Он же еще не поел, — возразил он.
Само кормление не смущало Нико, но то, что она готова была бежать по первому призыву жадного старикашки, взбесило его.
— Он спит, — сказала Конни.
Генри все стучал и стучал. Она поправила одежду и молча направилась к лестнице.
— Что там за шум? Кто внизу? — потребовал ответа Генри.
— Никто. Простите, я включила телевизор слишком громко. Принести вам чего-нибудь попить?
— Поправь подушки.
Конни ненавидела это делать — наклоняться над ним, прекрасно зная, куда он пялился. Если бы Нико увидел мерзкую улыбку старика, пока Конни была вынуждена касаться его, то без промедлений врезал бы ему. А пока он сидел на кухне и думал, как лучше поступить. С тех пор как он узнал, где она, он не переставал об этом думать и сейчас, похоже, нашел решение.
Хорошо, что ребенок уснул. Нико не хотел подходить ближе и смотреть на него. Именно так он справлялся с проблемами. На работе он просто отбрасывал шелуху и сомнения и работал с тем, что имел на тот момент, а не с тем, что было или могло бы быть.
Если ребенок не его… Нико обвел взглядом комнату. Даже если бы это было так, он бы не оставил ее гнить тут.
А если его… Нико замер; он чувствовал себя преданным, потому что ему не сказали об этом, он злился на женщину, которая скрыла подобное. Нико постарался отрешиться от посторонних эмоций. Если ребенок его, то что?
Она не хотела, чтобы он вмешивался в ее жизнь.
Подать в суд на единоличную опеку? Заявить, что она не в состоянии заботиться о ребенке? Забрать его? Но что дальше?
Его образ жизни не подходил для воспитания детей, и он не хотел ничего менять. Нико посмотрел на темный чубчик на головке ребенка. Хорошо, что он не видел его личика. Так было легче.
Любовь проходит.
— Тебе пора, — сказала Конни.
Она права. Ему бы следовало выйти за дверь, и пусть она живет своей жизнью. Вот только он не мог так поступить.
— Пошли со мной.
Она устало улыбнулась, но Нико не шутил.
— Я серьезно. Идем со мной. Поживешь в моем отеле. В отдельных номерах.
Конни почувствовала себя еще хуже. Конечно, для секса она сейчас не в форме, но он так быстро отказался…
— Моя жизнь — не твое дело.
Ребенок был его делом, но Нико пока не хотел поднимать этот вопрос.
— Чувствую свою ответственность. Если бы не я, ты бы была замужем за Ставросом.
— И я бы чувствовала себя точно так же. Ребенок из пробирки, муж, которому противно прикоснуться ко мне. Может, не такая уставшая была бы, но точно на таблетках!
Как же она ненавидела это! Гордость не давала ей принять его помощь. Она могла умолять семью принять ее обратно, могла рассказать всему миру о своем позоре, но благотворительность принять не могла никак.
— Слишком мрачная картина, — возразил Нико.
Она заплатила за свою гордость. Этого мужчину она целовала в своих мечтах, но в реальности Конни заметила шок в его глазах, когда он увидел ее на пороге. Сказка про гадкого утенка и прекрасного лебедя разыгралась наоборот: лебедь обернулся утенком.
— Если бы я не отвел тебя к себе, не забил голову разговорами о выборе…
— Я рада, что мы встретились тогда, — неожиданно для самой себя сказала Конни. Она всегда с теплотой вспоминала их разговор. — Сейчас все плохо, — признала она, — и впереди еще много трудностей, но я знаю, что все наладится.
В глазах Конни еще теплились угольки былого огня, и Нико понял, что с ним или без него, но она добьется своего.
— Все это временно, — твердо сказала Конни. — А если бы я осталась, то чувствовала себя так постоянно.
— Почему ты не позвонила?
— А почему ты не позвонил? — парировала Конни. Настоящую причину называть она не хотела, поэтому перешла в наступление. Ведь он наверняка слышал от своей матери, во что вылилась свадьба. Почему это она должна была связываться с ним первой? Если бы он был неравнодушен к ней хоть немного, то позвонил бы, хоть просто узнать, как у нее дела.
Сейчас он был здесь только из-за ребенка, и лучше это Конни запомнить как следует.
— Я узнал лишь сегодня, — сказал Нико. — Тут же мой ассистент заказал мне билет.
— Да ладно! — воскликнула Конни. Она-то знала, как быстро вести разносятся на островах. Даже если он бывал дома крайне редко и звонил родителям раз в пару месяцев, то все равно кто-нибудь сказал бы ему. — Можно подумать, твоя семья не сплетничала…
