Господи, смилуйся! Как он сможет действовать медленно и осторожно, если каждый нерв, каждая мышца тела стремится к ней!
Неожиданно он почувствовал, как тонкие пальцы нежно перебирают его волосы, и подался вперед, чтобы вновь иметь возможность ласкать ее рот. Герцог старался действовать как можно нежнее, но пытался одновременно раскрепостить замершую в нерешительности женщину.
— О Боже, — простонала Розамунда.
Люк прилагал героические усилия, чтобы не испугать ее поспешностью. Сначала он щекотал языком ее нежные груди, похоже, никогда не знавшие ласки, затем стал посасывать и покусывать соски. Наконец он услышал, что дыхание Розамунды участилось. Он счел это разрешением и резко втянул в рот затвердевший сосок так глубоко, что она вскрикнула.
Герцог немедленно остановился и взглянул на Розамунду с немым вопросом. Ее глаза были затуманены страстью, поэтому он продолжил совращение. Лизнув второй сосок, он проделал с ним то же, что и с первым.
Розамунда часто и порывисто дышала, но не издавала ни звука. А у Люка вся кровь прилила к паху. У него даже в глазах потемнело от долго сдерживаемого желания.
— Розамунда, — тихо сказал он, — здесь жарко. Давай ты снимешь платье?
— Все и так хорошо, — ответила она дрожащим голосом.
— Но может быть, ты все-таки подумаешь об этом? Вопрос на некоторое время повис в воздухе.
— Зачем? — наконец ответила она.
Сначала Люк несколько опешил, потом ему захотелось выругаться, по возможности грязно. Неужели муж даже не удосуживался ее раздеть?
— Потому что мне этого хочется.
Ему показалось, что она откажется, но через мгновение она встала и повернулась к нему спиной. Герцог увидел длинный ряд маленьких пуговок.
— Расстегни их, Люк.
Он всячески старался не касаться руками ее кожи, выполняя эту кропотливую работу. Лучше было бы сорвать с нее этот уродливый наряд, разодрать на куски и выбросить в море. Чтобы больше не скрывал красоту.
Розамунда стянула одежду через голову и ждала, что герцог поможет ей избавиться от корсета. Люк не сомневался, что она слишком застенчива и останется в сорочке, но ошибся, поскольку она сбросила ее, как только он справился со шнуровкой.
Теперь мужчина задышал часто и порывисто.
Она была настоящей сиреной. Невозможно было не наслаждаться изящным изгибом спины, тонкой талией, упругими ягодицами.
Сцепив руки за спиной, чтобы не поддаться искушению, Люк целовал ее спину и поясницу, потом принялся целовать нежную кожу живота, грудь, шею.
— Розамунда — прохрипел он. — Если ты хочешь продолжать, нам было бы лучше переместиться в постель.
Она вздрогнула, и Люк всмотрелся в ее лицо.
— С тобой все в порядке?
— Да, просто я немного нервничаю, испытывая очень странные ощущения.
— Я понимаю, что ты имеешь в виду. Розамунда робко взглянула на будущего любовника, потом неуверенно подошла к койке, легла на спину, вытянула руки по швам и напряженно застыла. На белых простынях она выглядела невестой, ожидающей пытки, то есть исполнения своего долга.
— Ты так красива, Розамунда! Она явно не поверила:
— Нет никакой необходимости льстить мне.
Люк, уже направившийся было к ней, ошеломленно замер.
— Я никогда не льщу. И ты это знаешь.
Он опустился рядом и стал терпеливо возвращать утраченные позиции, целуя Розамунду, шепча нежные слова, заставляя расслабиться. Ее соски уже превратились в маленькие камушки. Она тяжело и неровно дышала, но хранила молчание и лежала, вцепившись обеими руками в простыню.
— Розамунда, ты хочешь открыться мне?
Ее глаза широко распахнулись, но она моментально подчинилась, раздвинув до этого крепко сжатые бедра. Ах, если бы он мог ласкать ее руками! Она мигом позабыла бы все на свете. Но…
Люк опустился ниже, к ее животу. Розамунда подняла голову, на ее лице было страдание и смирение.
— Ты же не собираешься… — начала она и запнулась, не договорив.
— Очень даже собираюсь.
— Но ты не можешь хотеть…
— Еще как могу! Даже очень.
В ней боролись желание и робость. Люку оставалось только надеяться, что дьявол играет на его стороне. Он склонился и стал с наслаждением пробовать ее лоно на вкус.
Розамунда издала сдавленный крик, и Люк подумал, что вряд ли сможет сдерживаться долго. Он больше не мог ни о чем думать. Ему не терпелось овладеть ею. Тем не менее, он еще не снял ни одного предмета своей одежды. Это было главной частью его тщательно разработанного плана. Он понимал, что, увидев его обнаженным, она может поддаться страху.
