— Минутку! — Люк поднял руку. — Пусть скажет леди Сильвия.
Сильвия не сводила глаз со своих пальцев, которыми машинально водила по замысловатому узору на подлокотнике кресла.
— Генри сказал, что любит меня. Обещал, что сделает, как я скажу. Я сделала неправильный выбор.
Розамунда так сильно сжала кулаки, что побелели костяшки пальцев.
— Я трусиха, — тихо сказала Сильвия, не глядя ни на кого. — Я не смогла признаться, что это меня видели на берегу в Перрон-Сэндс те ужасные люди. У меня не хватило смелости рассказать все даже Розамунде. Когда она решительно отказала Генри, я предложила ему подождать, чтобы убедиться… не имели ли наши скандальные действия последствий. Ведь я могла забеременеть. Мы решили подождать месяц. Чтобы было больше времени для принятия решения. Короче говоря, мы выбрали самый трусливый выход — не делать ничего. — Она понуро склонила голову. — Но потом, — она обернулась к Розамунде, — ты сама решила вопрос, сбежав в Шотландию с каким-то неизвестным, впоследствии оказавшимся чудовищем и садистом. После этого Генри сказал своему отцу, что хочет жениться на мне. Герцог пригрозил выгнать его из дому и лишить наследства, если он осмелится жениться на девице из семейства, в котором женщин так плохо воспитывают. — Сильвия покосилась на Люка. — Так что вы глубоко ошибаетесь, сэр. Ваш брат был вполне способен бросить женщину. Он не желал ни жить в бедности, ни пользоваться подачками моего отца. У Розамунды голова шла кругом.
— Ты любила Генри, — сказала она. Ей требовалось произнести эти слова вслух, чтобы поверить в них.
— Теперь уже не знаю, — вздохнула Сильвия, отводя взгляд. — Мне тогда не было и шестнадцати. Я была польщена вниманием и проявлениями любви самого красивого молодого человека в округе. Мы впервые встретились на прогулке. Он восхищался мной, а мне этого так не хватало. Это было захватывающее, волнующее приключение. — Она подняла глаза и постаралась поймать взгляд Розамунды. — О, дорогая, мне так жаль!
— Тебе жаль? Жаль? — Розамунде не хватало воздуха. Ее душил гнев, который, казалось, разлился по всему телу, так что даже кончики пальцев стали горячими. — Ты… ты обманула меня, свою родную сестру. Ты позволила мне жить с постоянным чувством вины десять лет! Ты вообще когда-нибудь собиралась рассказать мне правду? — Вздохнув, она с усилием проговорила: — Я тебя считала совсем другой.
— Ах, Роза, — выдохнула Сильвия, и слезы снова покатились по ее щекам. — Ты всегда возлагала на окружающих большие надежды. Я не была такой хорошей и правильной, как ты. И не могла быть. Но все же я тебя не предавала. Еще до того, как герцог положил конец всем планам Генри, я отказала ему, потому что ты моя сестра, и я люблю тебя. Разве это ничего не значит?
Розамунда чувствовала, как громко стучит в висках кровь. Щемило сердце.
— Пойми, если бы тогда ты сказала правду, мы бы вдвоем нашли выход. Ты бы отправилась с ним в Шотландию и вышла замуж. А я бы избежала ужасного брака.
— Да. Ошибки всегда хорошо заметны по прошествии времени, — прошептала Сильвия. — Я действительно очень сожалею о своем позорном поведении. Понимаю, что не в моих силах убедить вас думать обо мне лучше. И ненавижу оправдываться в том, чему нет оправданий.
— Браво, леди Сильвия, — вмешался Люк с улыбкой, правда, слегка кривоватой. — Нечасто удается стать свидетелем столь мужественного поступка.
— Легко быть честной, когда ничего не теряешь и не приобретаешь. Кроме того, я устала жить во лжи, — призналась она.
— Я должен поблагодарить вас за то, что вы облегчили мою душу. — Люк невесело усмехнулся. — Я всегда недоумевал, как удалось Генри не унаследовать самые очаровательные черты Хелстонов. Но теперь могу спать спокойно, зная, что он тоже следовал семейным традициям.
Граф Туэнлин покачнулся. Люк подхватил его под руку и усадил в кресло. Подальше от Сильвии.
— Боже мой, — простонал несчастный отец. — Неужели я был настолько суровым, что ни одна из вас не доверилась мне, не позволила помочь? Вы обе боялись, что…
— Нет, — перебила Сильвия, — все намного проще. Я совершила нечто постыдное, и боялась, что лишусь доброго отношения семьи и подвергнусь публичному унижению. Такая мысль была невыносимой. Поэтому я выжидала, позволяя действовать другим. Тому, кто сильнее меня… родной сестре.
