- Правда ли, доктор Камерон, что вы уверены в неизбежности ядерной войны?
- Да.
- Можете ли вы приблизительно назвать число людей, которые останутся в живых?
- К сожалению, нет. Это были бы ни на чем не основанные мысли. Думаю, выживет значительное количество людей.
- В противном случае стояли бы вы, доктор Камерон, за уничтожение нашей планеты?
- Да, - ответил ученый. - Да, я стоял бы за это. Если мы не сможем выжить, то имеем право уничтожить нашу планету.
- Кому будет предоставлено решить, что мы достигли предела, за которым дальнейшее существование человечества становится невозможным?
- Не знаю.
Старый сенатор, утерев слезы, снова встал.
- Доктор Камерой, доктор Камерон, не думаете ли вы, - спросил он, - что между народами на Земле могут существовать некоторые узы сердечности, которые часто недооценивают?
- Узы чего? - переспросил Камерон не столько невежливым, сколько сухим тоном.
- Узы человеческой сердечности, - повторил старик.
- Мужчины и женщины, - сказал доктор, - это химические комплексы, легко оцениваемые, легко изменяемые путем искусственного усложнения или упрощения хромосомных структур, гораздо более предсказуемые, гораздо более деформируемые, чем некоторые растительные организмы, и зачастую гораздо менее интересные.
- Правда ли, доктор Камерон, - продолжал старый сенатор, - что вы читаете только ковбойские романы?
- По-моему, я читаю не меньше большинства моих сверстников, - ответил доктор. - Иногда я хожу в кино. Смотрю телевизор.
- Но разве не верно, доктор Камерон, - спросил старик, - что гуманитарные дисциплины не входили в программу вашего образования?
- Вы разговариваете с музыкантом, - сказал доктор.
- Должен ли я понять ваши слова в том смысле, что вы музыкант?
- Да, сенатор. Я скрипач. Вы, по-видимому, предполагали, что мое недостаточное знакомство с литературой и искусством могло бы объяснить мое спокойное отношение к возможности уничтожения нашей планеты. Это не так. Я люблю музыку, а музыка, несомненно, одно из самых возвышенных искусств.
- Должен ли я понять ваши слова в том смысле, что вы играете на скрипке?
- Да, сенатор, я играю на скрипке.
Камерон открыл футляр, вынул скрипку, настроил ее, натер канифолью смычок и заиграл арию Баха. Это была простенькая пьеса для начинающих, и играл он ее не лучше любого ребенка, но когда он кончил, раздались аплодисменты. Он спрятал скрипку в футляр.
- Благодарю вас, доктор Камерон, благодарю вас, - сказал старый сенатор, снова поднявшийся со своего места. - Ваша музыка была очаровательна и напомнила мне сон, который часто доставляет мне большое удовольствие; некий инопланетянин, повидавший нашу Землю, говорит своему другу: "Ну же, ну же, поспешим на Землю. Она имеет форму яйца, покрыта богатыми пищей морями и материками, согревается и освещается Солнцем. Там есть церкви неописуемой красоты, воздвигнутые в честь богов, которых никто не видел; там есть города, при взгляде на высокие крыши и дымовые трубы которых ваше сердце готово выпрыгнуть из груди; там есть залы, где люди слушают музыку, пробуждающую в их душах самые сокровенные чувства, и тысячи музеев, где представлены и хранятся попытки человека восславить жизнь. О, поспешим же увидеть этот мир! Они изобрели музыкальные инструменты, пробуждающие самые утонченные желания. Изобрели игры, воспламеняющие сердца молодежи. Изобрели ритуал, восхваляющий любовь мужчин и женщин. О, поспешим же увидеть этот мир!"
Старик сел.
- Доктор Камерон! - Это был голос только что вошедшего сенатора. - Есть у вас сын?
- У меня был сын, - сказал доктор. В его голосе зазвучали резкие ноты.
- Вы хотите сказать, что ваш сын умер?
- Мой сын в больнице. Он неизлечимо болен.
- Чем он болен?
- Он страдает нарушением деятельности эндокринных желез.
- Как называется больница, где он находится?
- Не помню.
- Не Пенсильванская ли это больница для слабоумных?
Доктор покраснел. Казалось, он был взволнован и на мгновение как бы растерялся. Затем вновь овладел собой.
- Не помню.
- При установлении диагноза болезни вашего сына не возникал ли когда-нибудь вопрос о вашем обращении с ним?
