Скачки в праздничный день - страница 58

— Мирошниченко упал… Мирошниченко… Понесла его в поле… Ловят!

Меня как обухом по голове хватило: Мирошниченко должен был скакать на Розе. Кто же теперь вместо него? Бражников? Волошин? Еще издали я увидел, как от судейской идет Николай Иванович в синем камзоле с оранжевыми рукавами с хлыстом в руке тупой жокейской походкой.

Лицо у него было серым, чуть голубоватым на ярком солнце, сжатые губы белели суровой ниткой, и голос его хрипло разомкнулся, когда он сказал:

— Как тут у вас?

— Все в порядке. Что там случилось?

— Ничего страшного. Кто-то выскочил из кукурузы. Говорил, чтобы не сеяли, олухи царя небесного… Ванюшка, — вдруг повернулся он ко мне, — как Роза?

— Хорошо… Нервничает немного.

— Поскачешь.

— Кто? — не понял я.

— Ты. Стремена подбери, тебе длинновато будет. Ну, чего встал?

— В чем же я поскачу? — с растерянной улыбкой спросил я. — Вот так?

Николай Иванович молча стал расстегивать свой камзол. Я смотрел на него, не понимая, что он делает. Он бросил мне свой скользкий камзол.

— Ну? — строго спросил он, сжимая дробинки своих зрачков. — Чего ты? Испугался? Быстро!

Все молчали. Суетясь в тишине, стали помогать мне. Заломило глаза от ярких оранжевых рукавов и синей груди. В какой-то жуткой невесомости взлетел я в седло и сверху увидел Николая Ивановича в застиранной голубой майке с белыми худыми веснушчатыми руками и плечами.

— Ну! — снова сказал он сердито, теперь его зрачки, как иголки, впились в меня. Он снял кепи со слипшихся седых волос, протянул его мне. — Слушай сюда: бери бровку. Как дадут старт, бросай лошадь к ней сразу и держи…

Он мне толковал, что я должен делать, за кем держаться, кого опасаться, про «коробочку», еще про что-то… Я его плохо понимал. В холодной слепоте я сидел в седле. Наконец крикнули:

— Давай!

Мне показалось, что в скачке принимает участие ужасно много лошадей, целый табун. В злой сжигающей страсти Роза кинулась со старта, но торопливо зарыдал колокол на судейской — фальстарт! Ругаясь, вернулись назад. И к лучшему: я очнулся, стал слышать шум трибун, всхрапывание лошадей, стал различать камзолы, их пестрый костер, увидел судейскую и пятна лиц на ней. Схлынуло удушье, я почувствовал запах пыли, жары и конского пота.

Вот мы вырвались тесной массой, понеслись к старту, судья махнул флажком — загудела, забурлила земля внизу — старт! Полосой мелькнули трибуны, отлетел их рев, все отчетливей, чище становился яростный топот галопа.

На крыльях несла Роза! Какая там бровка — мы были первыми. Я захохотал, закричал что-то, не слыша самого себя, и чуть-чуть наддал, и лошадь, как бы играя, вся легла в этот удивительный полет. Вот они — бесчисленные проездки, вот она — моя любовь к этой лошади. В глазах все туманится молочно-золотистым сиянием…

На повороте Розу швырнуло далеко в поле, едва даже не вынесло за кромку круга. На прямой она опять беспечно наддала, и я вдруг испугался: круто разворачивался поворот. Я чувствовал — опять нас несет в поле. И тут по бровке шмыгнул кто-то мимо, и еще кто-то достигал нас. Я понял, что сейчас лучше всего сбросить скорость, но Роза уже не слушалась меня. Глупо, дурачась, она рвалась в бой.

Вмиг потеряв голову, с бешенством я орудовал поводьями, но ничего не мог поделать с нею. Тогда, не помня себя, я хлыстом, что есть силы, стеганул ее по крупу. Ух, как она взвилась, как захрапела! С Розою что-то произошло, она вдруг прижала уши, оскалилась и бросилась нагонять гурьбой катящуюся скачку и летела так быстро, так отчаянно, что я страшился и ликовал, и злорадствовал, видя, что никуда соперники от нас не уйдут. Кто-то уже вовсю работал плетью, и лошадь аж хвостом крутила от боли и бессилия. Мы настигали соперников.

Я уже начал клониться в сторону, готовясь войти в поворотный круг, один за другим отваливали от нас всадники, и я видел искаженные лица наездников, осатанелые, бессмысленные морды лошадей. И тут Роза, чуть не сбив кого-то, не слушая ни повода, ни шенкелей, у самого поворота на своей сумасшедшей скорости пулей влетела в кукурузу и понесла меня среди тучных стеблей, мотая головой и остервенело брыкая задом.