Скачки в праздничный день - страница 48

— Это что у вас, вода? — спросил он с кособокой улыбкой.

— Где? — Александр Гаврилович плотно повернулся по направлению сиволаповского пальца. — А-а, да. Слежу, чтоб свежую наливали. Не скажи, так и месяц стоять будет, протухнет вся, а сменить не догадаются.

Михаил Иванович, стараясь ступать полегче, подошел к тумбочке с графином и бережно налил полный стакан.

— Я вот еще не кушал, — деликатно беря его двумя пальцами, проговорил он, — а пить — прямо горит все, как с баранины. Должно, воздух у вас тут такой… питательный.

— Тут однажды, — щурясь, точно на огонек, начал Александр Гаврилович, — заместитель министра ехал. Да… Ну и хотели его мимо нас провезти, — хозяин кабинета едко улыбнулся, — а он, понимаешь, возьми и заверни сюда, дал крюк, н-да… Так ему очень воздух наш понравился: ходит и надышаться не может. Говорит: крылья за спиной чую. Легко ему, значит. Мне потом первый наш говорит: ну, говорит, Жмакин, благодари воздух здешних мест!

Посмеялись. Александр Гаврилович снисходительно, с какой-то даже мстительной сладостью, Михаил Иванович — покрутил восхищенно головой. Внутренним взором увидел Александр Гаврилович укромную полевую дорогу, где, сбежавшись возле изреженной карагачевой лесополосы, замерло пять или шесть легковых автомобилей. Распахнув с обоих боков дверцы, чтобы хоть немножко остудить парные кабины, приехавшие тесной гурьбой подошли к уступу зеленого пшеничного массива с высветленными уже колосьями.

Среди солидных фигур Александр Гаврилович несколько терялся. И рост маловат, и одет уж слишком буднично — в бледно-зеленую льняную рубашку с короткими и широкими рукавами, с легкомысленной вышивкой: на груди, на планочке кармашка — желтенькие и красненькие петушки. И хотя Жмакин хмурился, часто смотрел себе на живот, изображая задумчивость, все же настоящего впечатления он не производил. Не помогала даже черная пухловатая папка, в которой у него, кроме обычных для этой поры лета сводок по молоку, ремонту комбайнов и заготовке кормов, лежали по случаю приезда большого начальства промфинплан, весенний отчет на балансовой комиссии и другие, прихваченные на всякий случай, бумаги.

В степи, несмотря на легкие дуновения ветерка, стояла густая жара, и заместитель министра, сняв пиджак, подвернул манжеты рубашки, растащил узел галстука — и модно, даже с налетом некоторого щегольства, и груди дышалось привольнее.

— Ну, что, председатель, — проговорил он, цепко, хозяйским взором окидывая поле. — Сколько на круг с этой клетки возьмешь?

Вопрос только с виду казался простым. На самом деле, он таил в себе множество нюансов. Ведь как ответить, а то и без фуража останешься, больше того, и семенное зерно под красное словцо можно спустить. Ну и… суеверие. Страшно было вот так, безоглядно и преждевременно, называть цифру. А вдруг, словно в наказание, дожди, вдруг ветра, вдруг еще какая-нибудь напасть? Да пусть ему укажут председателя колхоза, директора совхоза или из главных агрономов кого-нибудь, кто бы в душе не молил: господи, пронеси! — и всячески оттягивал момент, когда на корню нужно определять урожай.

Протолкавшись из-за широких спин, Александр Гаврилович выступил на передний план.

— Да сколько, — как бы щепотью держа улыбку, простачком бормотнул он. — В прошлом году… на этой клетке… чтоб не соврать…

— Ты мне про растаявший снег не докладывай, — перебил его заместитель министра, весело оглядывая одного за другим местных руководителей. — Двадцать центнеров дашь?

— Двадцать центнеров?! — взглянул и Жмакин на них. — Откуда? И в лучшие-то, извиняюсь, годы мы такой благодарности не видели.

— А чем этот год плох? Благодать вон какая стоит!

— Тут весной дуло — фары зажигали, — повел папкой по округе Александр Гаврилович. — В июне вот только маленько дожди поправили.

— Ну так сколько?

— Четырнадцать центнеров, — вынес наконец свою оценку Александр Гаврилович.

— Четырнадцать? — заместитель министра поднял недоуменно брови. — Вот это определил! Ты одним глазом, наверное, смотрел, а? Вот мы сейчас Анатолия Павловича попросим, ему из окна своего кабинета твой урожай виднее.