Эти слова следует повторить трижды или семь раз. Они «во-первых, напоминают умирающему о том, на что уже указал ему гуру; во-вторых, помогают ему распознать в своём собственном обнажённом осознании сияние; в-третьих же, служат тому, чтобы умирающий, познав себя таким образом, нераздельно слился с дхармакайей и непременно достиг освобождения».
Истинная природа сознания — наше «собственное обнажённое осознание» — это не что иное, как первозданное состояние просветлённости. А оно, в свою очередь, есть нераздельное слияние мужского и женского принципов, Самантабхадры и Самантабхадри, — Всеобщее Благо, безначальное и бесконечное.
Распознание сияния смерти уподобляют встрече матери и дитяти. Мать — это изначальное сияние, предстающее перед умирающим; это истинная, основополагающая природа всего сущего. Дитя — этот личный опыт сияния, иначе говоря — сияние пути, которого практикующий достигал при жизни во время медитации. Встреча их подобна тому, как дитя бежит к матери и бросается к ней объятия после долгой разлуки.
* * *
Для пробужденного человека, полностью осознавшего смысл смерти, это лишь одна из множества трансформаций безграничной жизни, а для того, кто обрёл опыт и мастерство в медитации, это наилучшая возможность достичь просветления. С абсолютной точки зрения, рождение, жизнь и смерть — это спонтанная игра сознания, непрерывно рождающаяся и растворяющаяся в первооснове всего сущего, пространстве сияющей пустоты. Природа будды пронизывает всё время и бытие сплошь и без разрывов, так что в ней нет никаких бардо. Бардо существуют лишь в сансарическом мире смятенности и невежества, в котором мы отождествляемся с телом и плотными слоями сознания. Бодрствуем мы или спим, видим сны или умираем, природа будды присутствует в нас неизменно. Когда мы погружаемся в сон или умираем, угасание внешних чувств и элементов позволяет проявиться внутреннему, тонкому сознанию, но тот, кто не знаком с ним и не умеет его распознать, испытывает только бессознательное состояние глубокого сна или смерть. С относительной точки зрения, с точки зрения тех условий, в которых мы сейчас находимся, смерть — это самое ошеломляющее и потрясающее событие всей нашей жизни, и событие неизбежное. Поэтому постоянные напоминания о её неизбежности — один из самых мощных стимулов к прижизненной практике дхармы (несмотря на то, что в конечном счёте мы стремимся прозреть реальность, скрытую за иллюзией смерти).
В махаяне этой цели служит медитация на «четыре мысли, преображающие сознание», или «четыре напоминания». Первая из этих мыслей — размышление о ценности человеческой жизни. В свете того, сколько всевозможных форм жизни встречается в шести мирах сансары, очевидно, что рождение в человеческом облике — случай исключительно редкий; и ещё реже выпадает перерождение в таком месте и времени, где мы можем внять учению и встать на путь дхармы. Вторая мысль — размышление о том, что всё сущее преходяще. Всё непрерывно меняется; всё умирает; мы не ведаем, когда наступит час нашей смерти, и знаем только, что рано или поздно это непременно случится. Третья мысль — размышление о карме, о неотвратимости закона причины и следствия. Все наши помыслы, слова и поступки образуют цепи последствий, избежать которых невозможно ни в этой жизни, ни в дальнейших перерождениях. Четвёртая мысль — размышление о недостатках сансары и о страданиях, неразрывно связанных с сансарическим существованием. В поисках первопричины страданий мы приходим к выводу, что все они рождаются из алчности, ненависти и заблуждения «эго», цепляющегося за индивидуальное существование.
Наше «эго» — не что иное, как причина страданий, но отказаться от него, как это ни странно, очень трудно. Казалось бы, открывающаяся в момент смерти возможность сбросить с себя это бремя и раствориться в свете реальности должна представляться нам неимоверным облегчением. Но подобная перспектива, напротив, ужасает нас, — так сильна эта иллюзия «я», надеющегося выжить. И тем не менее, просветление подразумевает смерть «эго»: человек, стремящийся к просветлению, в помыслах своих уже не здесь. Как часто повторял Трунгпа Ринпоче, «нельзя прийти на собственные похороны». Сущность всех состояний бардо связана с этим парадоксом, проявляющимся в самых разнообразных ситуациях, — с напряжённым противостоянием между попытками задержаться и посмотреть, что произойдёт, и желанием освободиться от всего и устремиться в неизведанное и невообразимое.
