– Забавно было так жить, – прошептал Пиджин Терезе, поворачиваясь к ней, чтобы не видеть, как к ним полетит огненный шар.
Но этого не случилось. Они сделали шаг назад, потом еще один, но огня не было. Их взоры метнулись к ангелу, и они с удивлением обнаружили, что откуда-то появился дядюшка Раймонд – встал между ними и гневом небесным. Он явно пострадал в раю. Его златые одежды превратились в лохмотья, плоть была в крови и синяках от неумолимых розг, но теперь он обладал силой проклятого.
– Они невинны, – заорал Раймонд. – Как малые дети!
В ярости от такого вмешательства Софус Демдарита испустила вопль, а вместе с ним и огонь, предназначавшийся Пиджину и Терезе. Он ударил бедного Покока в беззаконный пах – случайно или намерено, никто никогда не узнает, и вгрызся в тело, как зверь. Раймонд запрокинул голову и взвыл, и в этом звуке смешались агония и благодарность, а потом, прежде чем ангел отступила, потянулся к ней и воткнул большие пальцы в ее глаза.
Ангелам неведома физическая боль – в этом одна из их трагедий, но пальцы Раймонда превратились в фекалии, едва оказавшись в черепе Софус Демдариты. Ослепленная дерьмом божественная искра попятилась от жертвы и наткнулась на стену воды – пожарные и полицейские вошли в церковь у нее за спиной с топорами и шлангами на изготовку. Она вскинула руки над головой и поднялась в луче мерцающего света, пропадая из царства земного, чтобы ее божественность не коснулась недостойной смертной плоти и не вызвала новой путаницы.
Гниль, которую ангел заронила в плоть Раймонда, не остановилась с ее исчезновением. Он превращался в кучу дерьма, и процесс был необратим. Когда Пиджин и Тереза подбежали к нему, от него осталась только голова в ширящейся луже фекалий, и все же он выглядел счастливым.
– Ну и ну, – сказал Раймонд парочке. – Что за денек.
И, выплюнув червивую какашку, продолжил:
– Я вот думаю… может, мне все это приснилось?
– Нет, – сказала Тереза, убирая волосы, упавшие ему на глаза. – Нет, не приснилось.
– Она вернется? – спросил Пиджин.
– Скорее всего, – ответил Раймонд. – Но мир огромен, и мое дерьмо у нее в глазах помешает ей вас увидеть. Не стоит жить в страхе. Я и так дрожал за троих.
– Тебя не взяли на небеса? – спросила Тереза.
– Боюсь, что да, – ответил он. – Но, зная, как там, я туда не рвусь. Хочу попросить только…
Его лицо растворялось, глаза проваливались в череп.
– О чем? – спросил Пиджин.
– Поцелуйте меня.
Тереза наклонилась, и их губы встретились. Пожарные и полицейские, морщась от отвращения, отводили глаза.
– А ты, моя птичка? – спросил Покок Пиджина. Теперь из лужи дерьма выступал лишь его рот. Пиджин медлил.
– Я не твоя птичка, – сказал он. У рта не осталось времени для извинений. Не успев произнести хотя бы слог, он исчез.
– Я не жалею, что не поцеловал его, – заметил Пиджин, когда они с Терезой часом позже спускались с холма.
– Иногда ты можешь быть таким холодным, попугай, – ответила она. Помолчала и добавила: – Интересно, что скажут певчие, когда будут давать показания.
– О, они что-нибудь придумают, – ответил Пиджин. – Правда не выйдет наружу.
– Только если мы расскажем ее, – заметила Тереза.
– Нет, – ответил Пиджин. – Нужно держать язык за зубами.
– Почему?
– Тереза, любимая, разве это не очевидно? Мы теперь люди. А значит, есть вещи, которых лучше избегать.
– Ангелы?
– Да.
– Дерьмо?
– Да.
– И?..
– Правда.
– Ах, – сказала Тереза. – Правда.
Она тихо рассмеялась:
– С этого дня ей не место в наших беседах. Согласен?
– Согласен, – сказал он, клюнув ее в чешуйчатую щеку.
– Тогда я начну? – спросила Тереза.
– Валяй.
– Ты мне ненавистен, любимый. И при мысли о том, чтобы сделать с тобой детей, я дрожу от отвращения.
Пиджин погладил оттопырившуюся ширинку.
– А это, – продолжил он. – Лакричная палочка, и нет времени хуже, чтобы воспользоваться ею.
Они страстно обнялись и, как бесчисленные парочки, блуждавшие по городу этой ночью, стали искать место, где можно слиться воедино, – ушли, перекидываясь лживыми, полными нежности словами.
