Из-за крыльца показался мужчина, он прошмыгнул перед окном по мокрым, грязным доскам тротуара.
— Стой! Чекай, хаме![10] — кричит полициант и уже спешит сюда по грязи.
А тетка не убегает. В каком-то сером бурнусе, в лаптях, в старом платке. И — не убегает!
Даник привстал и высунулся в форточку.
— Иди, иди! — говорит тетка. — Иди, пей, ворон, и мою кровь! Бог даст — захлебнешься! Ах, боже мой!..
Даник увидел только, как он, полициант, замахнулся… Мальчик закрыл глаза от ужаса и закричал. Одно-единственное, самое первое слово:
— Ма-ма!..
И тут его подхватили чьи-то сильные руки, сняли, стащили с подоконника на пол.
Даник пришел в себя, увидел, что это она, пани Марья. Она захлопнула форточку, стала спиной к окну, заслонила его собой. А он рванулся вперед, хотел крикнуть ей какие-то такие слова, после которых она навсегда бы перестала быть его учительницей, а он — ее учеником… Но пани Марья закрыла лицо руками, и плечи ее задрожали! Даник отступил. Крика за окнами уже не слышно. И тишина пустого класса, и эти маленькие белые руки, закрывшие милое когда-то лицо учительницы, и ее вздрагивающие плечи — все это словно вернуло его снова сюда, в заставленный партами класс…
Даник растерялся, обмяк, отошел на свое место и стал на колени.
— Что ты делаешь, дитя мое! Что ты кричишь!..
Она уже у него за спиной. А он не хочет даже оглянуться. «Иди ты к черту! Вместе со всеми вами — к черту!» — безмолвно рвутся слова из его потрясенной, уже недетской, кажется, души. Но слезы, горячие слезы ненависти и горя, сами катятся из глаз.
— Встань!
Даник опустил голову еще ниже.
— Встань, Малец, говорю тебе!
В голосе ее уже не слышно слез.
И он уже не плачет. Слезы еще ползут по щекам Сивого, а он уже ковыряет сухой жесткий мох в пазу, а потом отрывает руку от стены, и пальцы сами сжимаются в кулак.
— Встань, Даник! — Она в первый раз так его назвала. — Ну я прошу тебя, встань…
Даник встал. Он не смотрит на нее, не может поднять глаз.
И вот лица его касается теплая ладонь.
Пальцы спускаются по щеке до подбородка и хотят снизу поднять голову мальчика.
— Не надо, Даник, злиться на меня…
Но он не хочет слушать ее, не хочет и этой руки. Мотнув головой, он освобождает подбородок из ее теплых пальцев.
— Ну что ж, иди домой. Только тихо. Дай-ка я провожу тебя через эту комнату.
Пятый класс — слышно Данику — уже шумит за стеной. Проходить через него и в самом деле не стоит. Даник берет с парты сумку и шапку, идет следом за пани Марьей. Через учительскую она выпускает его на крыльцо. Мальчик не говорит даже того «до видзэня», которое обязан сказать.
Не может вымолвить.
Да и не хочет.
Как-то вечером дома, когда мать налила ему пообедать после школы, Даник, не садясь за стол, сказал:
— Дай мне злотый.
— Вот как! — удивилась мама. — На что тебе?
— Надо.
— Велели разве, чтоб принес?
— Не надо было б, не просил бы.
— Садись, ешь.
— «Ешь»!.. Ты вот дай, а то — «ешь»…
— Завтра пойдешь, так дам.
— Дай сейчас. Мне очень надо, ей-богу!
— Ну и репей ты, Данила! Конца, ты думаешь, не будет этим дядькиным злотым? Пойдешь весной в поле да выкопаешь? Найдешь вместо него другой, за бороной идучи?
Зося говорила это, а сама уже рылась в старом, еще девичьем сундуке, где лежал ее серый бурнус с недавно пришитым боковым карманом.
— На, бери. Надулся, как индюк! Садись, ешь.
Он взял злотый, спрятал его в сумку и только тогда уже сел за стол и придвинул к себе миску. Пока он ел, мать все глядела на него, стоя посреди хаты, и наконец сказала:
— А характер, ей-богу же, батькин!..
Назавтра в школе, только прозвенел звонок на большую перемену и пани Марья вышла из класса, Санька Сурнович, уже прозванный Матейкой, вскочил на парту и закричал:
— Внимание, внимание! Сегодня Малец угощает! Приготовьтесь, кто голодный!
— Я голодный!.. А я еще голодней!.. Давай, Даник! Чем угощаешь? — закричали мальчики.
Даник сидел за партой и только улыбался.
— Чем я тебя угощу! Свежим снегом? Что он выдумал!
И Сивый толкнул своего друга Саньку Сурновича в бок: молчи!
— Эй, завтрак несут! Нех жые![11]
Из пятого класса — он проходной — вошли дежурные. Рыжий кудрявый Абраша Цымес, сын кузнеца Рувима, натужившись нес перед собой бачок с горячим кофе. За ним шла, неся прикрытую салфеткой кошелку, Аня Купревич, по прозвищу «Коза», бойкая, крикливая девчонка с рубцом на верхней губе.
