— Где Тала и Киона? — снова спросил Жослин у него.
Сидевших друг напротив друга мужчин разделял круг камней, в котором горел огонь. Было уже темно, и в отблесках пламени лицо индейца выглядело угрожающе. Позади них возвышалась убогая хижина, сооруженная из стволов деревьев и натянутых на каркас шкур и покрытая корой.
— Прошу вас, не упрямьтесь, — вздохнул Жослин. — Я прошел более трех километров, чтобы добраться сюда. Я устал. Без этого лесоруба, которого вы знаете, я бы еще долго бродил по местным тропам. Господи, ну почему вы не можете жить в резервациях, которые создало для вас правительство? У вас были бы комфортабельные дома.
Ему не нужно было этого говорить. Он тут же понял это по озлобившемуся лицу индейца.
— Я не нуждаюсь в вашем Боге и еще меньше в этих бараках, куда хочет нас загнать правительство! Моя жизнь здесь, в лесу. И потом, у меня было достаточно неприятностей из-за вашей семьи. Вам лучше убраться отсюда завтра же на рассвете.
— Спасибо, что позволили мне провести здесь хотя бы ночь, — ответил Жослин насмешливым тоном.
Не в силах пробиться сквозь упрямство Шогана, он потерял терпение.
— Черт возьми, я не виноват, что Трамбле хотели отомстить Тале! Ваш кузен Тошан сейчас, должно быть, уже прибыл в Европу. Я действую от его имени, а также от имени своей дочери Эрмины. Тала и Киона исчезли, я хочу их найти. Они мне очень дороги.
Шоган закурил цигарку, которую долго скручивал пальцами, загрубевшими от работ в лесу. Из-под полуприкрытых век он внимательно разглядывал лицо своего гостя.
— Почему они вам-то дороги? — наконец проворчал он.
— Мне небезразлично все, что касается моей семьи, — отрезал Жослин. — Эрмина, которую вы называете Канти[21], обожает Киону и очень привязана к Тале, матери своего мужа. Нужны ли другие объяснения? Мы все о них беспокоимся.
Рассчитывая, что это поможет взаимопониманию, он достал из внутреннего кармана куртки небольшую бутылку.
— Будете виски? — предложил он.
— Вы рассчитываете задобрить меня этой гадостью? Я не хочу ослабеть от алкоголя, как многие из моих собратьев.
Быстрым движением мужчина схватил бутылку, открыл ее и вылил содержимое в костер. Белые языки пламени поднялись так высоко, что коснулись рук Жослина, который не смог сдержать негодования.
— Вы с ума сошли!
— Я всего лишь индеец, дикарь. И мне не нравятся ни ваши манеры, ни ваши лживые слова.
— Ладно, — надменно произнес Жослин. — Скажу тебе правду, Шоган. И не буду утруждать себя «выканьем». Киона — мой ребенок. Ты доволен? Несколько дней я делил ложе с Талой, когда меня съедала чахотка. Но Тала вылечила меня. И у нас родилась дочь, Киона! Слышишь? Киона — моя дочь!
Он почти прокричал эти слова, устремив сверкающий взгляд на индейца.
— Бледнолицый мерзавец, — выругался Шоган. — Я об этом догадывался. Клона похожа на Эрмину. Белые мужчины силой берут наших женщин, наплевав на последствия.
Жослин настороженно следил за малейшим движением индейца. Тот вполне был способен перерезать ему горло ножом и бросить труп в реку. Но тот лишь презрительно процедил:
— Убирайся! И больше никогда сюда не возвращайся. Я читаю страх в твоих глазах. Ты боишься, что я убью тебя. Но я не стану этого делать, потому что Тала, видимо, любит тебя всей душой, раз родила на свет твоего ребенка. Моя тетя — великая женщина. Она обладает бесценными знаниями и добрым сердцем. К тому же было бы неразумно убивать отца Кионы.
Едва нарушаемые потрескиванием огня, последние слова прозвучали странно в тишине ночи. Жослин вздрогнул. Он почувствовал себя потерянным в этом сумраке, окруженным бескрайним лесом.
— Ты признаешь, что Тала меня любит, — сделал он еще одну попытку. — Почему же тогда утверждаешь, что я взял ее силой? Скажи мне, где ее найти. В конце весны, когда я покинул свою супругу и свой дом, я собирался жить вместе с Талой. Но болезнь вновь сразила меня. Возможно, мне недолго осталось. Помоги мне!
— Хватит лгать! — внезапно рявкнул Шоган, поднимаясь. — Ты хочешь украсть у нее Киону, моя тетя сказала мне об этом. Чтобы отправить ее в ваши школы, где малышка забудет свой народ, где она будет сломлена и унижена. Ты ничем не лучше других бледнолицых! Убирайся отсюда!
