Лоранс тихонько рассмеялась. Ее смех был похож на птичий щебет. Она постелила небольшую скатерть на один из столов и разложила на ней съестные припасы. Овид пошел налить воды в графин из крана, установленного в глубине помещения над небольшой раковиной.
– Исчезновение Кионы – это нечто очень странное! – сказал он, вернувшись. – Ваши родители находятся в Онтарио уже неделю и до сих пор не обнаружили ни малейшего ее следа. Эта провинция, не стану отрицать, огромная, но Киона ведь, скорей всего, не уехала очень далеко.
– Как это можно знать? У нее есть деньги, поэтому она может купить себе билет на поезд и поехать на нем, куда ей захочется. Мой дедушка в отчаянии. И мне его так жалко! Он лежит в постели почти весь день, пока не стемнеет, а ночью встает и бродит по дому или по саду. Он думает, что Киона погибла.
– А что думаете вы? Но только честно.
– Я думаю, что вряд ли она погибла. Я даже уверена в том, что она жива, потому что, если бы она умерла, я бы это почувствовала. Мы все это почувствовали бы. У меня такое впечатление, что мир без нее изменился. Странно, что я так думаю, правда? Как сказала бабушка, мы не отдавали себе отчета в том, какое место она занимает среди нас. Впрочем, мне кажется, что мама себе в этом отчет отдавала. Она звонила сегодня вечером и плакала. Мне хотелось поговорить об этом с вами сегодня утром в автомобиле.
– А я затеял разговор о Леонардо да Винчи, величайшем гении всех времен, и о его «Джоконде» с таинственной улыбкой.
– Иногда очень нужно поговорить о чем-нибудь другом, – заметила Лоранс. – Я сильно встревожена, хоть и пытаюсь быть оптимисткой. У меня, к счастью, есть вы.
Произнося эти слова, она пристально посмотрела на него. В ее светлых глазах засветился настойчивый призыв – призыв такой же древний, как само человечество. Ни один мужчина не смог бы ошибиться насчет того, что означает этот взгляд, и Овид, конечно же, понял, какие чувства и желания одолевают эту юную красавицу.
– Безусловно, и я приложу все усилия для того, чтобы утешить вас во время этого сурового жизненного испытания, – сказал Овид, стараясь не глядеть в глаза Лоранс, смотрящей на него столь откровенно.
Несмотря на свою чувствительную натуру и привлекательность для противоположного пола, Овид Лафлер очень мало общался с женщинами. Он концентрировался на своей работе, вел почти монашеский образ жизни и оставался глух к своим инстинктам. Однако в этот июльский день, в то время как в близлежащих зарослях вовсю щебетали птички, у него появился жуткий соблазн – прикоснуться своими губами к этим полным розовым губкам, которые сейчас находились так близко, поцеловать затем округлую белую шею и потом начать обнимать, тискать и ласкать эту девушку, наслаждаясь прикосновениями к ее юному телу…
Овид, отпрянув, поспешно подошел к входной двери и открыл ее. Эта дверь выходила на порог, и ее плотно прикрыли, уходя, его ученики.
– Нужно впустить сюда немного свежего воздуха, – сказал учитель.
– И комаров, – добавила Лоранс.
От ее внимания не ускользнули те сомнения, которые только что охватили Овида. Ей даже показалось, что он вот-вот ее поцелует, и теперь она с трудом скрывала свое разочарование. Поцелуй, подумала она, стал бы подтверждением их зарождающейся взаимной любви. Ей, начитавшейся любовных романов, уже казалось, что Овид ее тоже любит. Доказательств тому у нее имелось немало. Он, например, предложил ей помогать ему в этой бесплатной школе, которой он руководил и которую финансировал с согласия уполномоченного по делам индейцев. Приезжая за ней, он никогда не опаздывал, а вот когда приходило время отвозить ее обратно, частенько оттягивал момент расставания, начиная рассказывать о литературе или живописи.
– Знаете, а я ведь больше не ребенок, – сказала Лоранс тихим голосом.
Она только что села за стол и стала разворачивать пакет с хлебом, нарезанным тонкими ломтиками. Овид тоже сел за стол. Внешне он казался спокойным, однако это отнюдь не соответствовало его реальному состоянию.
– Я заметил это, моя дорогая, но зачем вы говорите мне об этом сейчас? – спросил он шутливым тоном.
