Пуэнт-Блё, среда, 26 июля 1950 года
Лоранс сидела за столом в первом ряду в том помещении, в котором Овид Лафлер давал уроки детям индейцев, проживающих в резервации. Она рисовала акварельными красками. Очертания ее грациозного стана были скрыты широкой голубой блузкой. Она молча и старательно работала кисточкой, очаровывая своим мастерством двух детей монтанье, стоящих позади ее стула. Прямо у них на глазах на бумаге появлялось большое озеро Пиекоиагами, по зеркальной поверхности которого бежали волны и над которым кружили белые чайки.
– Ты научишь меня делать это? – спросила девочка с очень смуглой кожей. Нос у нее был с горбинкой, а одета она была в разноцветную тунику.
– Да. Начиная с завтрашнего дня я буду давать вам бумагу и акварельные краски.
Стоявший рядом с девочкой мальчик лет семи прямо-таки задрожал от радости, услышав это. К ним подошел, держа книгу в руке, Овид.
– У вас и в самом деле есть талант, Лоранс, – вздохнул он. – Завидую вам, поскольку не смогу ничего нарисовать даже карандашом на бумаге.
– Но ведь учителя обычно умеют рисовать, – усмехнулась Лоранс.
– Значит, я представляю собой исключение! – пошутил в ответ Овид.
Лоранс ослепительно улыбнулась, подумав о том, что ее дорогой Овид представляет собой исключение очень во многих отношениях. Он галантный, остроумный, образованный, терпеливый и испытывающий сострадание к обездоленным людям. Например, к этим маленьким монтанье, обреченным расти на огороженной территории и лишенным возможности наслаждаться теми просторами, которыми их племя когда-то владело. Лоранс проводила рядом с Овидом уже шестой день, и он окончательно ее очаровал. Влюбившись в него по уши, она мысленно сравнивала себя с красивым кораблем, готовым поплыть по океану счастья, как только решится признаться в романтических чувствах избраннику своего сердца.
– Ну вот, я закончила, – сказала она громко. – Вам нравится этот рисунок, дети?
– Да, мадемуазель, – ответила девочка, которая была не такой робкой, как стоявший рядом с ней мальчик. – Нужно прикрепить его к стене рядом с другими рисунками. Можно я это сделаю, прежде чем уйду?
– Да, если хочешь.
После того как рисунок был прикреплен к стене, оба ребенка выбежали из класса на улицу, соскучившись по солнцу и свободе.
Лоранс поднялась, вытерла тряпкой испачканные краской пальцы и сняла свою куртку. Овид, смотревший на нее, отвел взгляд в сторону. Он, однако, успел увидеть под тонкой шелковой материей блузки выпирающую девичью грудь, а также тонкие предплечья с молочно-белой кожей. В глубине души он часто сравнивал Лоранс с розовым бутоном, от которого исходил прелестный запах и лепестки которого уже вскоре должны были распуститься, превратив бутон в великолепный цветок. Овид теперь не обращал внимания на внешнее сходство Лоранс с Эрмин, поскольку в красоте и манере поведения Лоранс имелось много и того, что было присуще лишь ей одной. Иногда у него возникало желание погладить ее золотисто-каштановые кудри и прикоснуться губами к ее пухленькой – как у маленьких детей – щеке; однако он удерживался, понимая, что намного ее старше, и стараясь не предавать доверия Эрмин – женщины, которую он когда-то обожал и к которой до сих пор испытывал нежные чувства.
– Что-то я сомневаюсь, что от меня здесь много пользы, – посетовала Лоранс. – У вас ведь так мало учеников! Они приходят сюда, когда им нечего больше делать.
– Сейчас лето, а потому они хотят удить рыбу или же играть на берегу. Однако то немногое, чему мы их научим, даст свои плоды. Алфавит, цифры и рисование – все это их интересует.
– Спасибо, вы меня переубедили. А может, пообедаем? Бабушка, как обычно, дала мне корзинку с едой.
– Я это знаю, поскольку вы каждое утро выходите из дому с этой корзинкой. Поблагодарите бабушку. Я еще никогда в жизни так вкусно не ел.
