– Я рад за вас, Эстер, – сказал Тошан, который и в самом деле был рад за эту женщину.
Лора тоже сказала Эстер, что рада за нее, однако ее голос при этом был не очень твердым. Ее светлые глаза забегали: она старалась не смотреть на свою внучку, которую такие слова могли сильно уязвить. Никто не заметил этого, кроме Кионы, – она прочла в мыслях Лоранс, что слова ее отца и бабушки и в самом деле были для нее не очень приятны.
Эстер направилась в прихожую, весьма довольная тем, что поделилась своей радостью с семьей, приютившей ее у себя. «Если Эрмин все еще переживает по поводу своего мужа, то теперь она успокоится, – подумала Эстер. – Я наглядно показываю всем, что эта страна мне нравится и что ко мне возвращается вкус к жизни. И все благодаря им – Тошану и особенно Кионе».
Лоранс стоически проглотила последнюю ложечку компота. Сложив салфетку, она выпила немного воды.
– Я ложусь спать, – заявила она, чувствуя, как у нее сжимается сердце и все тело охватывает озноб, а душу – отчаяние.
Она обняла своих родителей, бабушку с дедушкой, Мирей и Мадлен и пошла в свою комнату очень бледная, не произнося больше ни слова. Киона сразу же пошла вслед за ней с мрачным лицом. «Отныне я буду твоей тенью, Лоранс, – сказала она. – Можешь меня хоть ненавидеть, но я тебя одну не оставлю».
* * *
На наручных часах Кионы, положенных на ночной столик, было два часа ночи. Луна заливала тусклым светом эту комнату, в которой в последние два года так часто болтали о том о сем, хихикали и откровенничали друг с другом три девушки, стараясь при этом не шуметь, чтобы не мешать всем остальным домочадцам. Комната представляла собой просторное помещение с двумя окнами, которое предназначалось для сестер-близняшек, но в котором стояла также кровать, выделенная Кионе. Лора вообще-то предоставила Кионе и отдельную комнату, однако девушка использовала ее в основном для того, чтобы хранить свою одежду, книги и прочие личные вещи. Этой ночью в той комнате спала Адель в компании своей единственной куклы и плюшевого мишки, которого ей дал Констан.
Киона, чувствуя, что веки у нее отяжелели, изо всех сил старалась не заснуть. Она смотрела на Лоранс, которая лежала на соседней кровати спиной к ней, Кионе. Ее волосы разметались по подушке, а тело по самую шею было скрыто одеялом.
«Надеюсь, я приняла правильное решение, – мысленно говорила себе обескураженная Киона. – Лора разделяет мое мнение насчет того, что нам не следует предавать огласке эту историю с Овидом».
Запершись тогда, перед невеселым ужином, втроем в комнате, Киона, Лора и Лоранс очень напряженно спорили друг с другом, проглотив в качестве аперитива коктейль из упреков, признаний и слез. Лоранс все рассказала бабушке: и о первом поцелуе в «шевроле» (поцелуе коротеньком и легком), и о поцелуе втором, при помощи которого она, Лоранс, решила отомстить учителю, выбрав в качестве орудия мести своего маленького брата.
«В сущности, это были детские выходки, капризы, – заявила Лора. – Лафлеру следовало бы стыдиться, но вообще-то он не заслуживает ни того, чтобы его поливать грязью, ни того, чтобы обвинять его в попытке тебя соблазнить. Ты, должно быть, сама приложила немалые усилия к тому, чтобы вскружить ему голову. Я знаю, о чем говорю, мне ведь тоже когда-то было шестнадцать лет».
Киона сидела на кровати, прижавшись спиной к ее спинке. Она весь вечер чувствовала, какие сильные душевные страдания испытывает Лоранс, которой казалось, что ее унизили, что у нее отняли ее мечту о любви и отнеслись к ней как к какой-нибудь девчонке, тогда как ее тело и душа стремились быть взрослыми.
«Об этом прискорбном эпизоде твоим родителям сообщать не стоит, – сказала Лора, бледная от охватившего ее негодования. – Констан ничего никому не расскажет – я об этом позабочусь. Что касается Овида, то я напишу ему, чтобы он больше здесь, у меня дома, не появлялся. Если ему хочется общаться с Эстер, то пусть назначает ей встречи где-нибудь в другом месте. Да-да, моя малышка, ты, возможно, ничего вокруг себя не видишь, но ему хочется встречаться с Эстер. Она ему очень нравится».
