Этот несчастный отец перепрыгнул бы через преграждающий ему дорогу забор, если бы только был физически способен это сделать, но ему пришлось пройти вдоль ограды и зайти через калитку. Он шел, чувствуя сильное волнение и пошатываясь. Киона побежала навстречу и бросилась ему на шею, даже не замечая, что фокстерьер, тоже радуясь встрече с ней, встал на задние лапы и, опираясь передними лапами на ее ноги и прыгая, царапает когтями ее икры.
– Папа, папа! Прости меня, папочка!
– Я прощаю тебя сто раз и тысячу раз, потому что ты снова здесь! – сказал Жослин, плача. – Мой ангел, мой прекрасный ангел! Фокси, да не прыгай ты так! Оставь нас в покое! Киона, малышка, ну наконец-то…
Он обнимал ее так крепко, что она едва могла дышать, и гладил ее волосы дрожащими пальцами. Киона прижималась к своему отцу и не могла от него оторваться. Она ведь заставила его так много страдать! Именно это больше всего вызывало у нее угрызения совести, именно от этого у нее наворачивались слезы на глаза.
– Ну ладно, пойдем! – пробормотал Жослин наконец. – Смотри, все тебя ждут, все хотят тебя обнять.
Киона направилась к тем, кто ее ждал, – группе людей, тесно столпившихся в саду неподалеку от большого стола. Она увидела Бадетту, Мари-Нутту, Лоранс, всхлипывающую Мирей, держащихся за руки Лору и Шарлотту, Овида Лафлера и какую-то незнакомую ей красивую темноволосую женщину. Когда Киона ехала в Роберваль вместе с Эрмин и Тошаном, они оба – каждый по-своему – рассказали ей об Эстер Штернберг.
– Вообще-то я видела ее только накануне того дня, в который мы поехали тебя искать, – сообщила Кионе ее сводная сестра. – Я невольно почувствовала к ней симпатию, хотя меня и терзала ревность.
– Это очень хорошая, умная и культурная девушка. Ты и сама заметишь это, когда с ней познакомишься, – сказал Тошан.
– Мама предоставила ей комнату в своем доме, – добавила Эрмин. – Я узнала об этом вчера, когда звонила в Роберваль.
Киона слушала их, удивляясь тому, с какой легкостью она может проникать в мысли беседующих с ней людей. Если она и утратила свой дар билокации и если у нее уже не было больше видений, то ее способность к телепатии возросла до пугающего уровня. Она едва ли не со страхом призналась в этом Эрмин, когда они остановились на ночь в каком-то отеле.
– Я ничего не могу с этим поделать, Мин! Лично мне совсем не хочется узнавать мысли других людей. Такое иногда случалось со мной и раньше, но лишь от случая к случаю, когда я оставалась с кем-нибудь наедине. Я пытаюсь замкнуться в себе, подумать о чем-нибудь другом, но это ни капельки не помогает. Я уже рассказывала тебе, как неожиданно для себя обнаружила, что могу мысленно общаться с лошадьми мистера Джонсона. Как только мне явился Делсен – явился, по всей видимости, потому, что уже выходил из комы, – я почувствовала, что исцелилась. Однако затем я осознала, что запросто могу читать мысли других людей – тех людей, которые находятся рядом со мной. Знаешь, когда полицейские повезли меня в Торонто, я была в курсе всего того, что приходило им в голову. Абсолютно всего. И я не хочу, чтобы такое продолжалось со мной. Как это можно выносить? У меня складывается впечатление, что это какая-то небесная кара для меня!
Эрмин попыталась ее утешить, сказав, что это явление, возможно, временное и что оно вызвано шоком, который она, Киона, пережила.
– Меня нужно везти не в Роберваль, а в какой-нибудь монастырь, – заявила Киона.
– Об этом не может быть и речи! – резко возразила ее сводная сестра. – Мы скоро поедем в Большой рай, на берег нашей любимой реки Перибонки. Там ты придешь в себя. Мы будем жить там всей семьей.
Теперь же, когда на Киону были обращены радостные взгляды одновременно многих людей, ей показалось, что на нее нахлынули мириады путающихся друг с другом мыслей, которые вызвали у нее головокружение и от которых она едва не сошла с ума. Она схватилась за Жослина – так, как будто он мог стать для нее щитом.
– Добрый вечер. Я очень рада снова видеть вас, – негромко сказала она.
– Целоваться, целоваться! – воскликнула Мари-Нутта.
Киона стала целоваться с присутствующими и начала с самого пожилого человека среди них – Мирей. Та задрожала от волнения, а по щекам у нее потекли слезы.
