— Лора, моя любимая, мне очень жаль, но на этот раз я не пойду на уступки. На улице в Робервале я чувствовал себя полным ничтожеством. Киона разглядывала меня, не девочка, а настоящий ангелок! Так радовалась, что гуляет с Эрмин, а я сначала даже отказывался ее поцеловать! И при этом все время тискаю Ламбера, сына Онезима. Я достаточно часто шел на попятную в своей жизни! Оставил нашу дочь на крыльце приходской школы, много лет скрывался, думая, что виновен в твоей смерти. Официально я считаюсь крестным Кионы и должен следовать своим обязательствам.
В полном изумлении Лора отрицательно покачала головой.
— Жослин, об этом не может быть и речи! — выкрикнула она.
— А тебя устраивает, что твой муж — трус? — процедил он сквозь зубы. — Киона не просила, чтобы ее рожали. Почему это невинное дитя должно страдать из-за чьих-то капризов? Она не обязана расплачиваться за мои ошибки.
Его просто трясло от возмущения, и это озадачило Лору. Она никогда не видела его в таком состоянии. Но она тут же вспылила, не желая ни в чем с ним соглашаться.
— Значит, ты объявляешь мне войну? Отлично! В этом случае ты до меня больше не дотронешься. Даже в постели! Если будешь встречаться с Кионой или Талой, обо мне забудь! Ты понял? И будь любезен, не пересказывай никому наш разговор, это никого, кроме нас, не касается. Постарайся держать язык за зубами. Я не шучу. Люди любят сплетничать даже по пустякам и здесь, и в Робервале. И пусть всю оставшуюся жизнь они думают, что эта девочка — твоя крестница!
С этими словами Лора вышла, даже не хлопнув дверью.
«Бедный я, бедный!» — подумал Жослин. Но в глубине души он был очень доволен собой.
* * *
Большую часть дня Эрмин отдыхала, но перед ужином, верная своему слову, ко всеобщему ликованию, исполнила две арии из опер. Мирей не спускала с нее восхищенных глаз.
— Спасибо тебе, моя дорогая Эрмин, — произнесла она взволнованно. — Твое пение — настоящий подарок! Ты тоже должна записать пластинки, как Болдюк. Буду слушать их, перед тем как заснуть.
— Вот мысль, достойная воплощения, — засмеялся Жослин, — дорогая, к тебе не обращались с аналогичными просьбами?
— Нет, — ответила она без всякого энтузиазма.
Правда, Октав Дюплесси собирался представить ее в начале лета директору граммофонной компании, но Эрмин отклонила это предложение, поскольку была беременна.
«Мне следовало бы отказаться и от многих других! — подумала она. — Я пожертвовала ребенком, которого носила. Он родился очень слабеньким».
Экономка подала аппетитный фасолевый суп, потом невероятных размеров омлет с картофелем. А на десерт — превосходный ореховый торт в кленовом сиропе.
— Мне в школе больше всего удавались пироги, — стала вспоминать Эрмин, которая до этого молчала. — Сестра Викторианна делилась со мной рецептами. Однажды он сгорел у меня дотла, потому что я замечталась.
— И о чем же ты мечтала? — спросила Лора наигранно весело.
— Перед этим я увидела Тошана на катке за универмагом. Он катался и насвистывал песенку «У светлого ручья», а я глаз не могла отвести от этого силуэта — такого подвижного и пластичного одновременно. Я просто застыла в восхищении, и он наконец заметил меня. Подошел ко мне, и я увидела, что он очень красивый. Я не могла сдвинуться с места. Потом мы поспорили. Я была смущена тем, что разговариваю с незнакомцем. Я не послушалась матушку-настоятельницу и Бетти, но это было так потрясающе! Прошло почти десять лет, и вот теперь я — мать его детей, а он далеко от нас. Тошан редко находился рядом, я должна была к этому привыкнуть.
После этих слов повисло тяжелое молчание. Жослин взял руку дочери и легонько пожал.
— Мужайся, дорогая! — сказал он. — Тошан вернется. Я читаю газеты. Война долго не продлится.
— Первая мировая шла больше четырех лет! — возразила молодая женщина. — А с тех пор многое изменилось: оружие, средства связи, техника боя…
— Никогда нельзя отчаиваться! — отрезала Лора. — Мадлен, отведи детей в кровать. Мирей, мы будем пить чай в гостиной. Эрмин, ты выглядишь очень усталой, приляг на диван. Мы поболтаем.
— Я лучше пойду к себе, мама, — ответила та. — Я загляну поцеловать вас перед сном.
