Перед глазами Жюстена радостной вереницей замелькали картинки прошлого — этого утраченного счастья, отчего на душе стало еще горше.
«Как мы скакали вдоль реки, а потом усаживались где-нибудь под ивами… Робко целовались, перемигивались, смеялись! Это были лучшие дни моей жизни, благодаря Элизабет. И это время не вернешь!» — заключил он.
Жюстен уже собрался обратно в трактир, но тут вспомнился их последний разговор с Антуаном. В воскресенье он еще раз сходил на мельницу, и они со стариком, который был дома один, вместе отправились на рыбалку, благо тихих заводей хватало.
— Когда ты уехал, жизнь в замке пошла кувырком, — рассказывал старый мельник. — Моя дорогая подруга Адела скончалась через год, и Элизабет стала встречаться с Ричардом Джонсоном, как будто нарочно, чтобы позлить Лароша. Не знаю, как и почему все устроилось, да только Ларош уступил, и осенью они обручились. А в тот вечер, в апреле, когда они заехали на мельницу попрощаться, внучка была в отчаянии. Она не подавала виду, но я сразу все понял.
Жюстен слушал, задавал вопросы, а потом решил, что впредь постарается о счастливой молодой — и чужой! — жене не думать.
«Вышла за другого? И хорошо! — говорил он себе. — Этот Джонсон ей нравится, он отвезет ее в Нью-Йорк, к Вулвортам, и там у Элизабет будет прекрасная жизнь!»
Антуан Дюкен на прощанье крепко обнял его.
— Помни, мой мальчик, двери моего дома всегда для тебя открыты! Я любил Катрин, и чем лучше тебя узнаю, тем больше убеждаюсь, что вы — брат и сестра. Слава Богу, ты такой же, как моя невестка, — добрый, великодушный и отважный.
— Я и сам не устаю благодарить Господа, мсье Антуан, — отвечал Жюстен, — за то, что уродился не похожим ни на отца, ни на Мадлен, которая называла себя моей матерью. Они оба — изверги.
— Иди по жизни с высоко поднятой головой, дитя мое! И не вспоминай былое, — напутствовал его Антуан. — Удачи!
Пока Жюстен прокручивал эти слова старого мельника в голове, взгляд его темно-карих глаз скользил по башенкам замка. Из его укрытия хорошо просматривался залитый солнцем луг, площадка перед конюшнями и окна просторной кухни.
— Что я вообще тут делаю? И ни души вокруг… Хотя я все равно не осмелюсь ни к кому из нынешней прислуги подойти и поговорить…
Но что-то его удерживало на месте. Галант, жеребец Лароша, дремал в тени деревьев, из чего Жюстен заключил, что владелец усадьбы дома, в стенах старинной крепости.
Еще пара минут тягостных сомнений — и на аллее под чьими-то легкими шагами захрустел гравий. Жюстен осторожности ради присел на корточки. Идущий весело насвистывал, а потом и завел песенку. Женщина с корзинкой в руках… И ее тоненький голос был ему знаком.
— Мариетта!
Имя вырвалось у Жюстена помимо воли. Еще бы, молодая прачка одаривала его своими ласками задолго до приезда Элизабет в Шаранту.
— Кто здесь? — спросила та, замерев на месте.
Он пригляделся к ней через листву. Бывшая возлюбленная ничуть не переменилась. Белокурые волосы по- прежнему убраны под ленту на затылке, розовая блузка выглядит несвежей.
— Мариетта, иди сюда! — позвал он. — Это я, Жюстен!
И показался ей, чтобы не боялась. Ее личико осветилось радостно-удивленной улыбкой.
— Надо же, вернулся! — воскликнула она, подойдя поближе. — А почему прячешься? В щечку поцелуешь?
И она со снисходительным видом подставила ему щеку. Жюстен дружески ее чмокнул, хотя прикосновение к теплой девичьей коже его все-таки взволновало.
— Только теперь без глупостей! Я замужем за Бертраном, помнишь его?
Он похлопал по травке, приглашая ее присесть. Молодая женщина с чинным видом пристроилась с ним рядом.
— А, незабвенный Бертран! Он свое уже отслужил?
— Комиссовали, и, когда отец умер, все досталось ему, моему суженому, — и надел земли, и дом. Конечно, свекровь плешь проедает, но я получила что хотела. Даже сына родила, Альфонса. На Рождество ему стукнет годик.
— Рад за тебя, Мариетта. Ты же теперь не работаешь в замке? Помнишь, сама говорила, что после замужества никого обстирывать не будешь.
— Как же, работаю на мсье Лароша. Мать — та устроилась в другом доме. И Бертран каждому лишнему су рад.
