Ивонн смутилась и старательно отводила глаза. И по-прежнему обращалась к нему на «ты», как в тот день, когда он обедал у них на мельнице, пять лет назад.
— Страдает он не телом, а сердцем и душой. Не надо было тебе это говорить! Антуан все это время ждал, что ты приедешь. Говорил, что расскажет тебе новости про Элизабет, даже если ты знать ничего не хочешь.
— Я никогда такого не говорил, Ивонн! Простите, мы давно не виделись, и я по старинке обращаюсь к вам по имени. Что до Элизабет, поверьте, я с удовольствием послушаю, что переменилось в ее жизни. Помню, она ждала ребенка от Ричарда Джонсона.
— Мальчику в этом месяце исполнилось пять лет. Назвали Антонэн, в честь моего свекра. У Бонни с Жаном тоже родился сын, ему полгода, зовут Уильям. Говорят, это «Гийом» на английский манер.
Жюстен смотрел в сторону деревянных киосков: в ярмарочные дни там продавали горячее вино с корицей, пиво и белое вино.
— Могу я вас угостить? — предложил он. — Там и поговорим.
Женщина помотала головой. Было очевидно, что Ивонн чувствует себя неловко. Она крепко прижимала к груди свою полотняную сумку, словно защищаясь от опасности.
— Или оставить вас в покое? — спросил Жюстен. — Если это потому, что я теперь живу в замке и ношу фамилию Ларош, прошу, не судите меня.
Вы не все знаете.
— О, я никого не осуждаю! — воскликнула та. — Муж меня на днях этим попрекал.
И она горько заплакала. Слезы градом катились по щекам и вдоль носа. Жюстен растерялся было, но потом подал ей свой носовой платок, чистый и отглаженный накануне замковой прислугой.
— Теперь вы меня по-настоящему пугаете, — посетовал он. — Это из-за мсье Антуана? Он при смерти, и вы не решаетесь мне сказать?
— Нет-нет, что вы! — пробормотала Ивонн. — Жюстен, простите! У меня тяжело на сердце, да и Пьер тоже переживает. Пожалуй, я все же выпью горячего вина. Может, полегчает.
Они устроились под навесом одного из киосков, где стояли три столика с оцинкованными столешницами. Все еще всхлипывая, Ивонн вытирала платочком глаза. Заказ им подали очень быстро.
— Я охотно расскажу тебе, что меня огорчает, — со вздохом проговорила жена мельника. — Раньше ты узнаешь или позже, это уже ничего не изменит. Свекор хотел написать тебе в Гервиль, чтобы ты приехал.
Это уже были не шутки. Жюстен вообразил худшее: в Нью-Йорке стряслась беда и Дюкенам не хватило духу ему сообщить.
— Конечно я приеду, если мсье Антуан хочет, — сказал он. — Но, бога ради, скажите: Элизабет больна? Или…
Ивонн в ужасе замахала руками, словно отгоняя злого духа. Ответ ее был таким же экспрессивным, как и жесты:
— Нет-нет, Элизабет жива-здорова! Если б что-то серьезное произошло, мы бы сразу тебя уведомили. Беда пришла, откуда не ждали, — с письмом от Жана, моего деверя. Сплошной яд, а не письмо! Потеряйся оно в океане, мы бы жили счастливее.
Терпеливый от природы, Жюстен теперь сидел как на иголках. В его взгляде было столько отчаяния, что Ивонн отбросила все сомнения.
— Чуть не с первых строк Жан стал жаловаться на скандальное поведение племянницы, — прошептала она. — Пишет он путано, но мы поняли, что Элизабет уже год состоит в любовной связи с этим вдовцом, Анри Моро, про которого много пишет в своих письмах.
— Ну, это было ожидаемо, — сказал Жюстен, стараясь скрыть, насколько он уязвлен.
— Мой Пьер сказал, что не ждал такого от Элизабет, что она поступает дурно. Стал разглагольствовать про нравы американцев, как будто у нас, в Шаранте, по-другому!
— Если вы намекаете на нас с Мариеттой, Ивонн, то я с ней уже не вижусь, и давно. Двое детей, которых она родила после первенца, Альфонса, — от мужа, Бертрана. Но вернемся к письму. Не думаю, что мсье Антуан так расхворался потому, что внучка завела любовника.
— Конечно нет, мой бедный Жюстен!
Когда она назвала его так, Жюстен по-настоящему испугался. А тут подоспела и новая порция слез. Ивонн смахнула их все тем же клетчатым платком.
— Больше сказать не могу, — вздохнула она. — Пусть лучше свекор, Антуан! Он найдет нужные слова.
— Ивонн, ради бога! Я с ума сойду, если придется ждать до завтра. Сегодня в Монтиньяк я поехать не могу. Я приехал на ярмарку с конюхом, он остался с лошадью и двуколкой. Я хотел купить еще одну кобылку. Прошу, скажите, что было в этом письме такого страшного!
