- Элизабет, но папа зовет меня Лисбет.
Мейбл сложила руки в молитвенном жесте - так ее умилил тоненький голос ребенка.
- Мадам, у нее больше нет родителей, я в этом уверена.
- Спасибо, Бонни. Вы будете мне полезны. Я раздобуду для вас французский словарь.
Мейбл пообещала себе, что любой ценой оставит у себя это красивое дитя, ниспосланное ей провидением, благо социальный статус богатой американки это позволял. Ей не терпелось искупать сиротку в теплой воде, вымыть ей волосы, накупить платьев и белых кожаных ботиночек.
- Вам известно, что произошло, Бонни, - скороговоркой выпалила она. - Этот бедный, никому не нужный ребенок бросился под колеса нашего экипажа во время утренней прогулки в Сентрал-парке. Сохраните это в тайне. Чужим знать не обязательно.
Молоденькая горничная с готовностью кивнула. Ей было всего двадцать два года, этой круглолицей веснушчатой девушке в маленьком белом чепце, из-под которого выбивалась рыжая прядка. Выражение лица у нее было очень доброе, как и взгляд карих глаз.
Элизабет, к которой понемногу возвращалось сознание, рассматривала красивую обстановку комнаты, в которой оказалась, и кровать - очень мягкую, уютную, только чересчур большую. Больше всего на свете она боялась, что ее снова отправят на улицу.
- Дайте ей миску супа, Бонни, - распорядилась Мейбл. - И положите куклу на соседнюю подушку. Завтра мы ее искупаем и приведем в порядок. Ее одежду выбросьте, а я с утра пораньше съезжу на Бродвей[25] и куплю новую.
Когда Мейбл присоединилась к супругу в гостиной, он встретил ее проказливой усмешкой. Она присела на подлокотник кресла, в котором он сидел. На ней под пеньюаром ничего не было, и вырез сполз вправо, обнажив одну грудь.
- Ты выиграла, дорогая, - едва слышно произнес он.
Замок Гервиль, вторник, 16 ноября 1886 года
Письмо пришло утром, когда небо затянуло тяжелыми серыми тучами. Адела и Гуго Ларош прочли его и перечли много раз, сперва огорчаясь, потом возмущаясь и испытывая отвращение, а потом отчаяние. Для них был неприемлем ритуал «похорон на море», упомянутый зятем, пусть он и уточнил, что такова была последняя воля Катрин.
- Я никогда не принесу цветов на ее могилу, - сокрушалась Адела. - Господи, какие же варвары эти моряки! Сбросить тело Катрин за борт, как ненужную вещь!
- Если то, что написал Гийом, правда, судно к тому времени прошло половину пути, - холодно произнес ее супруг. - Полагаю, у них не было возможности много дней хранить труп в трюме.
- Гуго, как ты говоришь о нашем ребенке! Труп! Какое ужасное слово! Но была религиозная церемония, и за это спасибо. Господи, моя дорогая Катрин! Я не смею даже представить, в каких условиях она умерла: мертворожденный сын, кровотечение, которое стало для нее фатальным. Если бы только она нас послушала! Она была бы жива, если бы осталась здесь, с нами, или у себя дома в Монтиньяке. Как я теперь жалею, что не навещала ее чаще! Это ты запрещал под предлогом, что это слишком польстит Дюкенам.
- И я был прав. Познакомься мы ближе, старый Антуан зачастил бы в замок! Вот уж кто был бы доволен!
- А я из-за этого упустила массу возможностей побыть с дочкой. И все из-за тщеславия, Гуго, твоего тщеславия!
Ларош, с мрачным лицом, только передернул плечами. Он в очередной раз взял в руку письмо, едва сдерживаясь, чтобы не скомкать его и не швырнуть в камин.
- Ну конечно, во всем я виноват, - буркнул он. - Ты с большим презрением относилась к нашему зятю, и не отрицай это, Адела! Но к чему теперь терзаться? Наша единственная дочка умерла. И ничто ее не воскресит. Я закажу памятную стелу на кладбище. И тебе будет куда пойти и помолиться за упокой ее души.
С этими словами он схватил хлыст, который перед этим небрежно бросил на мраморную столешницу комода.
- Гуго, куда ты? Умоляю, не оставляй меня одну! У меня так болит сердце.
- Съезжу в Руйяк - отправлю Гийому телеграмму. У нас есть его адрес в Нью-Йорке, и я хочу уведомить его, что первым же пароходом приеду, чтобы забрать Элизабет. Этот крестьянин думал разбогатеть, став компаньоном-плотником, и я втолкую ему, что это из-за его глупости и упрямства погибли Катрин и мой новорожденный внук. Согласись, если бы этот ребенок родился в свой срок во Франции, его ждало бы блестящее будущее - я бы оставил ему поместье!
