- Джон обещал молчать, - сказал ей Эдвард, входя в гостевую спальню, где они разместили девочку. - Боже, если бы она погибла по моей вине, я бы всю жизнь себя в этом корил! Нам очень повезло, и ей тоже.
- Да, повезло, - шепотом отозвалась супруга. - Эдвард, а может…
- Умоляю, Мейбл, ни слова больше! Я знаю, о чем ты думаешь, но эту девочку я не оставлю. Заботься о ней, пока не поправится, а потом отведем ее в протестантское учреждение, которое занимается детьми[24], - если, конечно, не найдутся ее родственники.
- И они отправят ее на Запад в «Сиротском поезде», вместе со всеми невинными созданиями, о которых по вине жестокого рока некому позаботиться?
Как знать, что с ней там случится, будут ли к ней добры в новой семье?
- Мейбл, мы ничего о ней не знаем! Кто сказал, что это дитя не побиралось в Сентрал-парке? А может, у нее есть родители и они будут ее искать.
Молодая женщина заставила себя кивнуть. Эдвард, растрогавшись, присел с ней рядом, приобнял. Он искренне любил жену.
- Девочка действительно очень хорошенькая, - признал он. - Ей лет пять или шесть.
- Ты заметил, как она исхудала? Низ платья весь в пыли и уличной грязи. Если у этой крошки и есть мать, не очень-то она о ней заботится.
Супруги долго рассматривали Элизабет. Голова девочки была перебинтована, вторая, более солидная и обездвиживающая повязка была наложена на левую ногу, от коленки до щиколотки.
- Мне так хочется, чтобы она очнулась! Я попросила Бонни приготовить овощной суп и немного вареной ветчины.
Эдвард растроганно улыбнулся. Мейбл умоляюще на него посмотрела и поцеловала его в губы.
«Общество помощи детям» (англ. The Children's Aid Society), которое реализовало программу «Движение «Сиротский поезд»« (англ. Orphan Train Movement).
Понедельник, 8 ноября 1886 года, дома у Батиста и Леа Рамбер
Батист вертел в пальцах медную пуговицу, подобранную в переулке, и наконец, донельзя расстроенный, положил ее на стол.
- Гийом не явился утром к прорабу, - сказал он. - Я так надеялся с ним увидеться, но нет! Его место занял другой плотник, куда менее квалифицированный.
Леа, с ребенком на руках, сочувствующе смотрела на мужа. Ей редко приходилось видеть его в таком унынии.
- Да, это плохой знак, - согласилась она. - Ты его предупреждал, просил быть осторожнее, он не послушался. Сейчас уложу Тони и подам тебе ужин.
- Есть не хочется. Все время думаю: что могло случиться с девочкой Гийома? Если его убили, то где она?
- Я сегодня ходила по тому адресу, где они жили. Оставила Тони у матери, благо это было по пути. Поговорила немного с их соседкой, француженкой. Она как раз сидела с вязанием на крыльце.
- Гийом упоминал какую-то Колетт. Они с мужем с севера Франции, у них два сына, - сказал Батист.
- У меня эта женщина доверия не вызвала! - крикнула ему Леа из спальни. - Имя свое называть отказалась, и, если ее послушать, вот уже два дня, как Гийом с дочкой съехали от них и сняли номер в гостинице.
- Это не так уж невероятно, - отвечал муж, наливая себе в стакан пива. - У нас с ним на стройке немного было времени на разговоры. Да и это уже не тот Гийом, которого я знал во Франции. Парень совсем отчаялся. Боже мой, а ведь, если подумать, это я виноват во всех его бедах! Если бы я не предложил ему приехать сюда, в Нью-Йорк, он бы так и жил себе спокойно в своей деревне, с женой и малышкой Элизабет!
Леа как раз повязывала на талию фартук. Она была не из тех, кто жалуется.
- Не кори себя, Батист. Ничего не поделаешь. Бог дал, Бог взял! Если тебя это утешит, завтра схожу к сестрам милосердия. Дети с улиц часто попадают к ним. Может, мы и разыщем Элизабет. Свое имя она знает, я расспрошу монахинь. А теперь ешь!
Батист Рамбер усталой рукой сдернул с головы картуз. Волосы у него были золотисто-каштановые, очень коротко стриженные. Он без труда мог представить, в какую передрягу попал Гийом.
- Мы с ним вместе путешествовали как компаньоны-подмастерья, - сказал он. - В Лимузене восстанавливали несущие конструкции одной церкви. Гийом был хорошим компаньоном, во всех отношениях. Если б он поселился где-нибудь рядом с нами, он был бы в безопасности. И его девочка тоже. И ведь его наверняка обобрали до нитки! Он рассказывал, что из всех вещей у него осталось несколько украшений жены, да еще французские деньги.
