- Ты всегда будешь меня любить, Кати, счастье мое! Ты мой свет, часть моего сердца. И это мне надлежит вымаливать у тебя прощение, это я увлек тебя в эту авантюру, не подозревая о том, как жесток океан. Господи, как же я сейчас об этом жалею!
Он поднял опухшие от слез глаза к иллюминатору, в котором виднелся кружок розово-золотого неба. Пароход шел своим курсом по успокоившемуся океану.
- Гийом, у меня есть просьба, а времени осталось так мало, - ласковым голосом сказала Катрин. - Силы у меня на исходе, любовь моя, я ухожу. Хочу в последний раз поцеловать Элизабет.
Попроси, пусть ее приведут!
- Кати, что ты такое говоришь? Ты же не оставишь меня одного? - вскинулся Гийом. - Нет, с нами этого просто не может случиться! Ты поправишься - только тебе нужно больше отдыхать и лучше питаться. Теми деньгами, что дала тебе мать, я заплачу за каюту второго класса, с хорошим питанием.
У нее уже не было сил даже покачать головой, она с трудом говорила с ним. Гийом помог жене выпить немного подслащенной воды.
- Не сдавайся, любимая! - взмолился он. - Ты столько всего вытерпела за эту ночь, помнишь?
Катрин не сказала - выдохнула:
- Да.
Она прекрасно помнила то жуткое мгновение, когда рухнула рядом с визжащей в панике дочкой.
«И ударилась о металлический поручень… А потом меня швыряло по полу, из стороны в сторону. А очнувшись на руках у Гийома, я сразу почувствовала, что по ногам бежит кровь. И боль в животе была нестерпимая, жгучая…»
Муж отнес ее на койку, где и начались схватки - неумолимо ритмичные и безрезультатные.
Колетт скоренько натянула между койками простыню и одеяло, позаимствованные у одной из соседок, - чтобы скрыть Катрин от любопытных взглядов, зная о ее стыдливости.
- У мамы будет малыш? - спрашивала Элизабет. - Папа, ну скажи, скоро родится ребеночек?
Плотник места себе не находил. Он не сомневался, что у новорожденного не будет ни единого шанса выжить, и все же попытался успокоить дочь. Он охотно перепоручил бы ее одной из соседок по спальному отсеку, на чем настаивала Колетт, но малышка, рыдая, заупрямилась.
- Веди себя хорошо, Элизабет! Я должен помочь маме - разыскать судового врача, поэтому бери куклу и посиди на своей койке, помолись! - воскликнул он, теряя терпение.
Никогда еще он не говорил так резко с их обожаемой дочуркой, их принцессой. Когда Катрин услышала это, в груди у нее моментально похолодело: это конец!
- Гийом, любимый, - слабым голосом проговорила она, - на твои плечи ложится тяжкое бремя. Тебе предстоит самому воспитывать Элизабет, поэтому пообещай, что позаботишься о ней, что наша девочка не узнает ни холода, ни голода, ни тревог.
- Не говори так! Не надо! - взмолился муж.
- Вырасти ее хорошим человеком - честной, искренней, уважительной. И главное - не расставайтесь, пока она не станет взрослой девушкой. Если мои родители предложат забрать ее к себе, откажись, не уступай! В замке она будет несчастна, я это знаю. Хочу, чтобы она росла на американской земле, рядом с тобой. Пообещай, Гийом, чтобы я могла уйти со спокойной душой!
Муж склонился над ней. Катрин была очень бледна, губы ее посинели, вокруг прекрасных зеленых глаз образовались темные круги. И только теперь он осознал: ничто ее уже не спасет.
- Кати, это не может случиться с нами! Ты не можешь умереть!
Она кивнула с печальной и смиренной улыбкой. Жизнь вытекала из ее тела - медленно, неумолимо. Простыня была вся мокрая, теплая.
- Доктор так и не сумел остановить кровотечение, Гийом, - продолжала она. - Моя последняя воля, любовь моя, - пусть мое тело упокоится в океане, сегодня же, в день Господень[12], так будет лучше и для других пассажиров. Пусть у Элизабет останется хорошая память о маме. Вспомни, столько раз ты говорил, что мои глаза в летний погожий день становятся цвета моря - зелено-голубыми, между изумрудом и бирюзой. У меня будет лучшая на свете могила.
Гийом упал на колени возле кровати, прижался лбом к груди Катрин и стал целовать ее удивительной красоты руки. Она произнесла, с трудом шевеля губами:
- У тебя есть мамины деньги. Продай все мои драгоценности, но оставь Элизабет мой крестильный медальон.
