— Никак не могу понять, почему это глупость. Ведь со дня вашего визита прошло всего несколько месяцев Как можно делать такие поспешные заключения?
Когда поезд подошел к Балтийскому вокзалу, незнакомец встал.
— Не спрашиваю ни вашего имени, ни кто вы такой, но об одном прошу: в тот день, когда начнет сбываться его предсказание, дайте мне хотя бы короткую весть об этом.
Он вручил свою визитную карточку и раскланялся самым приятным образом. Подходя к дому, поручик вынул карточку и прочел: «Александр Дмитриевич Протопопов. Член Государственной думы».
— Кто такой Протопопов? — спросил он дядю.
— Заместитель председателя Думы. Большая умница… Впрочем, фантазер вроде тебя.
Предстоял еще один день. Из-за тревожного положения, вызванного сараевским убийством, срок пребывания президента в России сокращался. Его эскадра покидает кронштадтские воды сегодня вечером. Садясь утром в вагон Балтийской железной дороги, Дондуа почувствовал грусть и усталость. Три минувших дня, выпавшие, как три карты из колоды, выиграли такое богатство, какого не стоила вся его предыдущая жизнь. Но сегодня дама пик насмешливо подмигнет, и видение потухнет внезапно, как возникло.
— Вот когда я посмеюсь над Перроном!
Побывав на двух парадах, в присутствии двора и «всего Петербурга», Дондуа окончательно «свихнулся». Он видел штандарты, знамена, слышал музыку, пушечные залпы, видел государя на коне и понял, что никакого другого золотого сна не надо.
Наутро Петербург только и говорил что об австрийском ультиматуме.
Газеты возмущались великой державой, предъявившей маленькому народу требования неслыханные в истории дипломатии. Говорили, будто граф Берхтольд, сочиняя ультиматум, заботился о его неприемлемости.
В министерстве иностранных дел о нем узнали еще ночью, в четвергом часу, когда пришла телеграмма из Белграда от русского поверенного в делах. Прочтя ее, начальник канцелярии барон Шиллинг вскочил с постели. Он понял коварство австрийцев, выбравших для предъявления ультиматума тот час, когда на борту «Франции» император и двор прощались с президентом. Чья-то трезвая голова на Балльплаце так рассчитала время, чтобы весть об ультиматуме дошла до Петербурга после отъезда Пуанкаре.
Барон вызвал к телефону послов Извольского и Щебеко, потребовал немедленного их возвращения в Париж и в Вену. Потом разослал извещения товарищу министра Нератову и виднейшим чиновникам министерства, находившимся в отпуске.
К десяти часам приехал Сазонов.
— C’est la guerre européen![9] — воскликнул он, выслушав рассказ Шиллинга. Прямо из кабинета барона позвонил в Петергоф.
— Это возмутительно! — услышал он голос императора. — Прошу вас, Сергей Димитриевич, держать меня au courant всего, что последует.
За чаем государь рассказал семейству о полученном известии. Две младшие великие княжны весело шептались о вчерашней поездке на корабль. У старших слово «ультиматум» связывалось с отношениями между министрами и Думой. Первая мысль их была о роспуске Сербии.
Только императрица пристально поглядела на государя. Через полчаса она вошла к нему в кабинет.
— Что же ты намерен делать?
— Не знаю. Посмотрим, как все обернется…
— Дорогой мой, обещай, что ты не сделаешь ни одного неосторожного шага. Ведь ты не хочешь войны?
— Видит Бог!..
— Войны не должно быть! Никак не должно… Ты ее не допустишь, Ники. Обещай мне…
— Ты хорошо знаешь, что я не хочу ее, я живу только интересами России.
— Ах, как я боюсь, что тебе начнут теперь говорить со всех сторон об этих интересах!
Обняв государя за плечи, она над самым ухом прошептала:
— Ники, спроси совета у Него.
— У кого? — недоуменно обернулся Николай и сразу понял свою вину.
— Ты неблагодарен, Ники… Как ты можешь забывать о нашем спасителе? Обещай мне поступать, как он скажет.
Через полчаса в Тюмень отправлена была телеграмма.
Старец Григорий Ефимович лежал там в больнице, по случаю нанесенной ему раны в живот.
«Какая-то стерва пырнула меня ножом, но с Божьей помощью остался жив», — писал он друзьям.
Хотя после операции, сделанной врачами, присланными из Петербурга, здоровье его улучшилось, царица продолжала тревожиться. Закрывшись в спальне, молилась о его спасении и о том, чтобы он скорее был здесь.
