От прикосновения его рук вся ее холодная решимость, весь страх и гнев, которые она изо всех сил старалась поддерживать в себе, томясь в ожидании его приезда, улетучились бесследно. Ее душа растаяла, точно кусок льда, попавший на горячую плиту.
— Теперь все позади, — шептал он, нежно гладя ее волосы. — Все позади. — Однако вовсе не ее, а его била мелкая дрожь.
— В чем дело, Рубенс? — Она прижалась к нему, чувствуя, какая сила струится в его теле.
— Я боялся, что ты умерла внутри, — в его голосе звучали странные нотки, от которых у нее зашевелились волосы на затылке. — Или изменилась до неузнаваемости.
— Я та же самая, — ответила она, хотя сама не верила в это ни на йоту. — Я такая же, какой была всегда. Он бросил взгляд в направлении открытой двери.
— Все выглядит так, точно здесь ничего не произошло. Как будто это был всего лишь сон. — Он посмотрел на Дайну. — Давай назовем это так. Дурной сон. — Он крепко поцеловал ее в губы, как будто поцелуй мог в одночасье изгнать из их жизни зло, совсем недавно устроившее вакханалию в этом доме. — Где Мария?
— На кухне.
— Оставайся здесь, — бодро сказал он, — а я схожу к ней и попрошу приготовить нам роскошный обед, который мы возьмем с собой на яхту. — Он улыбнулся ей. — Я не забыл о своем обещании.
* * *
Когда они отчалили, небо было ясным, но вскоре все вокруг заволокло туманом, так что, хотя они и не успели отплыть от берега, Дайна сколько не всматривалась, не могла различить земли. Они неторопливо двигались в юго-западном направлении, взяв курс на Сан-Диего. Рубенс не говорил, куда они держат путь, а Дайне не приходило в голову спросить его об этом. Да и зачем? Море являлось начальным и конечным пунктом их путешествия, предпринятого только для того, чтобы побыть вдвоем.
Мария превзошла себя, приготовив холодную курицу в кисло-сладком соусе, по мнению Дайны, скорее в традициях китайской, нежели мексиканской кухни, маисовые лепешки, эпчилади и салат из помидоров и лука, заправленный маслом и базиликом. К этому она приготовила свежеиспеченную французскую булку, обильно посыпанную кунжутовыми семенами, как любила Дайна, и бутылку крепкого сухого итальянского вина.
Они взошли вместе на капитанский мостик и стали по очереди управлять судном, перебрасываясь короткими, незначительными фразами, болтали о разных пустяках. Потом Рубенс спустился в каюту вздремнуть ненадолго, доверив штурвал умелым рукам Дайны. Он появился на палубе в сумерках, одетый в темно-синие морские штаны из чистого хлопка, вязаную рубашку с короткими рукавами и потрепанные эспадрильи.[27]
— Мы сядем есть через час, — сказал он. Он бросил якорь, оставив включенными ходовые огни, и они пошли вниз. За обедом он небрежно заметил:
— У меня есть сюрприз для тебя.
Дайна смотрела на него, внимательно изучая каждую черту его лица по очереди: темные, бездонные глаза, ястребиный нос, выразительный рот — и удивлялась тому, как она могла когда-то испытывать страх перед этим человеком.
— Какой?
В его глазах прыгали веселые огоньки.
— Подарок, — сказал он, эффектно и слегка напыщенно, как фокусник, объявляющий очередной номер. — Любой, какой ты только пожелаешь.
Разумеется, она не приняла его слова всерьез.
— Все, что угодно? Ну что ж, поглядим. Как насчет Тадж-Махала?
— Дай мне неделю, — в его голосе не было ни малейшего намека на розыгрыш. — Если ты говоришь всерьез, то стало быть на том и порешим.
— Тадж — это пустяк, — заметила она. До нее вдруг дошло, что она чего-то не понимает. — Ты что, не шутишь?
— Нет. — Он взял ее руку. — Я хочу подарить тебе то, чего ты хочешь больше всего на свете. Нечто, чего никто другой не смог бы дать тебе. Чего ты хочешь?
"В самом деле, чего? — подумала она, чувствуя как у нее закружилась голова. — Меха, одежду, украшения. Кругосветное путешествие. Автомобили: «Ролле Гранд Корниш», «Лотус» из «Формулы-1». Картины: произведения старых и модерновых мастеров. Скажем, Рембрандта — это было бы здорово — или Пикассо. Она всегда любила Моне. Чего бы она только не отдала, чтобы иметь своего Моне! Она сидела не в силах вымолвить и слова. Предложение Рубенса ослепило ее. «Я могу обождать с выбором, — подумала она. — По крайней мере, до завтра». Рубенс с пониманием отнесся к ее решению, хотя и выглядел разочарованным.
