Так, выходят!..
Сажин тащит немца, и тот идет с великим трудом. Похоже, ему здорово досталось. Двое других волокут очкарика – это ихний, ботаник-интеллигент. У тихони, по всей вероятности, прострелена нога.
А где остальные трое?
Впрочем, не так уж важно...
Пятясь ползком, капитан углубился обратно в заросли; затем выпрямился и быстро побежал к жилым постройкам. Нельзя, чтобы эти люди вызвали подкрепление. Они, ясное дело, спецы и асы, так что большой разницы нет – десятком больше, десятком меньше, но все же, все же. Однако они могут связаться и прямо сейчас, на марше, и тут уже ничего не поделаешь...
Выкинув пораженческие мысли из головы, Гладилин прибавил ходу.
* * *
– Пока мы идем, мне хотелось бы получить от вас некоторые сведения, герр Ваффензее, – обратился к пленнику Посейдон. – Скоротаем время за обоюдно полезной беседой.
Клаус угрюмо молчал, боль то и дело заставляла его морщиться.
– Первый вопрос: что в ящике? – продолжил Каретников, не обращая внимания на молчание.
– Откройте и узнаете, – огрызнулся тот.
– Вы напрасно упрямитесь. Вам все равно развяжут язык, в нашем арсенале хватает подходящих средств. Вы немного недопонимаете свое положение. Сейчас у нас с вами дружеский разговор. Взаимовыгодный, повторяю. Официально допрашивать вас будут не здесь – этим займутся другие люди. Мною же просто движет обыденный интерес – Он подумал о своих негласных обязательствах перед Маэстро. – Обстановка неформальная. И мне ничего не стоит рассердиться и переломать вам кости. То есть чисто по-человечески обидеться. Итак, я повторяю вопрос: что в ящике? Третьей попытки не будет.
– Я не знаю, – ответил Ваффензее после паузы. – Слово офицера. Мне строго-настрого запрещено знакомиться с содержимым. Мне только известно, что там находится нечто исключительно опасное.
– Допустим, хотя я вам не верю. Хорошо. Зайдем с другого конца: зачем ваша контора ликвидировала российского гражданина Сергея Остапенко?
Посейдон знал, что не имеет полномочий вести этот допрос. Скорее всего, ему придется туго, если этот факт вскроется. Но он не любил действовать втемную.
К его тревоге, лицо Ваффензее выразило недоумение, которое показалось Посейдону весьма натуральным.
– Остапенко? – озадаченно переспросил немец. И высокомерно добавил: – Я знать не знаю никакого Остапенко.
– Я освежу вам память. Некоторое время назад этот человек был убит в собственном доме, после пыток. Незадолго до этого ликвидировали его лечащего врача и двух медсестер – свидетелей, как я понимаю. Очевидно, и сам Остапенко являлся свидетелем. Я хочу выяснить – свидетелем чего.
– Вы несете какую-то околесицу, – сказал Ваффензее, с трудом шагая по тропе. – Наша группа прибыла на остров, не заезжая более никуда и не имея ни времени, ни возможности кого-либо ликвидировать. Нам была поставлена совершенно другая задача.
– Но у вас могут быть личные соображения. Возможно, здесь замешаны сопровождавшие вас сотрудники БНД?
– Понятия не имею. Спросите об этом у фон Кирстова, когда составите ему компанию... – Спохватившись, немец быстро сказал: – Извините. Я не сдержался, меня можно понять. Если угодно, у Кирстова и его людей тоже не было такой возможности. Мы ехали вместе, не разлучаясь...
– Ну а как быть с чемоданом? – осведомился Каретников, уже и сам понимая, что городит чушь.
– С каким еще чемоданом? – В голосе Ваффензее теперь звучало жалостное презрение.
– Который гопота умыкнула на вокзале.
– Что такое «гопота»? – не понял тот.
– Уголовники. Ворье из местного цыганского табора.
Ваффензее покрутил головой:
– Это просто фарс, какая-то оперетта. Какой, к черту, вокзал, о чем вы говорите? Вы в своем уме? Нам незачем пользоваться вашими вокзалами, мы не расхаживаем по ним с подозрительными чемоданами...
Да, с вокзалом непонятно. Что-то здесь было не так. Серьезные люди располагают соответствующими средствами передвижения. Вокзал мог понадобиться как людное место для некоего контакта – возможно, для передачи чертова чемодана. Кем? Кому?..
– Можете мне не верить, – проговорил Ваффензее.
– Да уж какая вам вера... – рассеянно отозвался Каретников, склоняясь поверить.
