Валентино сразу узнал в нем доктора Иоахима Месснера, далеко обошедшего его в продвижении по служебной лестнице. Когда-то они начинали почти на равных, у Месснера в силу более знатного происхождения была некоторая толика форы, но он использовал ее с неповторимой эффективностью.
Месснер тоже признал Валентино. После дежурного приветствия в виде «хайль» он дружески потрепал коллегу по плечу:
– Рад встрече, геноссе! И как тебя занесло в такую дыру?
Не дожидаясь ответа, Месснер направился к фон Троттнову. То, что сначала он обратился к Валентино, было добрым знаком для последнего, несмотря на некоторую снисходительность приветствия.
Фон Троттнов как хлебосольный хозяин немедленно пригласил высокого гостя к столу. Доктор Месснер отказался:
– Дело срочное, мой дорогой Троттнов. У меня есть предписание как можно скорее доставить материал по назначению.
Комендант взглянул на фургон.
– Позволю себе заметить, что у вас неудовлетворительная охрана. Если материал имеет ценность...
Тот перебил его со смехом:
– Бросьте! Кому они нужны? Неужели вы думаете, что кто-то вознамерится отбить эту мразь? Они нужны нам, но больше – никому... Да и кто бы посмел? Мы в Германии, а не в белорусских лесах.
– Совершенно верно, господин штурмбанфюрер, – комендант почтительно склонил голову.
Противореча себе, Месснер добавил:
– Усиленная охрана лишь вызовет ненужные подозрения.
После этого непродолжительного вступления вся верхушка направилась к амбулатории. Доктор Валентино держал наготове папку с сопроводительными бумагами. Он трудился всю ночь, пытаясь придать записям наукообразный вид. Получилась, правда, какая-то ахинея, и дело спасла лишь немецкая педантичность, благодаря которой рапорт приобрел вполне товарный вид.
В амбулатории Валентино преобразовался в услужливого ординатора, докладывающего матерому профессору. Месснер, не имевший никаких ученых степеней и званий, воспринимал это как должное, переходя от койки к койке. Игриво взял Оську за подбородок, потрепал по щеке Сережку Остапенко. Зато на девочек внимания почти совсем не обращал, из чего Валентино сделал для себя соответствующие выводы. Возможно, когда-нибудь это еще пригодится ему – в плане служебного роста.
Волнуясь, как школьник, Валентино зачитывал результаты. Он старался говорить четко и ровно, но Месснер в какой-то момент перебил его, отобрал папку и начал сам вчитываться в «документы». На лице его постепенно укрепилось брезгливое выражение. Баутце заметил и поспешил оправдаться:
– Если бы я, господин штурмбанфюрер, был больше осведомлен в задачах эксперимента, я смог бы лучше сформулировать...
Но Месснер опять перебил собеседника:
– В ваших интересах, дорогой коллега, знать как можно меньше. Много знаний – много печали, как сказано в Библии. Читайте Екклезиаста, хоть он и еврей. Ваше усердие в любом случае похвально, и я доложу о нем командованию. Уверен, что оно будет оценено по заслугам.
Валентино щелкнул каблуками, поклонился. Он не сомневался, что ничего подобного Месснер в жизни не сделает.
Перечитав бумаги вторично, эсэсовец ткнул пальцем в лист:
– Этот образец продержался в вашей живодерне дольше других. Остапенко – я верно прочел?
– Совершенно верно, господин штурмбанфюрер. Вы только что изволили потрепать его по щеке.
Месснер вернулся к койке, где лежал Сережка. Он обратился к нему по-русски:
– Откуда ты родом?
Тот назвался.
– Надо добавлять «господин штурмбанфюрер», – нравоучительно заметил Иоахим Месснер.
Остапенко был до того напуган, что только кивнул. Валентино вмешался:
– Нельзя исключить врожденную устойчивость лишь к одному конкретному агенту, клостридиум тетани. В моем отчете указывается, что оснований для общих выводов недостаточно...
– А почему же вы, доктор, ограничились одним агентом, натолкнувшись на сопротивление?
Доктор Баутце побледнел:
– Недостаточность еще не означает полного отсутствия. Я не осмелился подвергать потенциально ценный экземпляр новому риску...
Месснер усмехнулся:
– Действовали строго по инструкции? Это похвально. Никто и не ждал от вас инициативы. Вы хороший солдат, Валентино, но ученого из вас, боюсь, не получится. Большая наука не делается без дерзновения.
