— Прошлым вечером мы поехали за хлебом, джемом и ещё чаем на Свинье, и гидроусилитель руля вышел из строя. А потом радио, а потом фары. Господи. Ронан пел ту ужасную убийственную шлёп-песенку всё это чертово время и пропел всего полстрофы, когда у меня ничего абсолютно не осталось. Пришлось убраться с дороги.
— Снова генератор, — заметил Адам.
— Верно, да, да, — сказал Гэнси. — Я открыл капот и увидел порванный висящий ремень. Пришлось идти за ещё одним, и это был настоящий зоопарк в магазине из-за беготни с точными размерам. Естественно нацепить новый ремень на обочине дороги оказалось быстрой частью.
Он сказал это так небрежно, будто надеть новый ремень на генератор не составляло ничего особенного, но с не очень далеких пор Ричард Гэнси III имел только один навык в починке автомобилей — вызывать эвакуатор.
Адам отметил:
— Ты сообразил, как в этом разобраться.
— Ох, не знаю, — ответил Гэнси, но было ясно, что он горд. Адам ощутил, будто помог птице вылупиться из яйца.
Слава Богу, мы не ссоримся, слава Богу, мы не ссоримся, слава Богу, мы не ссоримся, как сделать так, чтобы этого не произошло снова...
Ронан заговорил:
— Так держать, и ты сможешь стать механиком после окончания академии. Это поместят в выпускной альбом.
— Ха и... — Гэнси повернулся на стуле посмотреть, как новый преподаватель Латыни пробирался вперед.
Все студенты уставились на него.
В своей коробке для перчаток Адам хранил вырезанную рекламу для вдохновения. На фото изображался гладкий серый автомобиль, сделанный счастливыми немцами. Молодой мужчина облокотился на него в длинном угольно-черном шерстяном пальто с поднятым от ветра воротником. Он был уверен в себе, курнос, как могущественный ребёнок, с копной чёрных волос и белыми зубами. Руки скрещены на груди, словно у боксёра.
Вот как выглядел их новый преподаватель латыни.
Адам был крайне впечатлён.
Новый преподаватель сбросил свой тёмный пиджак, пока рассматривал каракули Ронана на доске. Затем он повернул взгляд на сидящих студентов с той же уверенностью, что и человек в рекламе автомобилей.
— Ну, посмотрим, — начал он. Его глаза ненадолго задержались на Гэнси, на Адаме, на Ронане. — Американская молодёжь. Я не могу решить, вы лучшее или худшее из всего, что я видел на этой неделе. Чья работа?
Все знали, но никто не признался.
Он сцепил руки за спиной и посмотрел тщательнее.
— Словарный запас впечатляет. — Постучал костяшками пальцев по некоторым словам. Он был подвижным. — Но что здесь с грамматикой? А здесь? Следовало бы употребить сослагательное наклонение в этом выражении страха. «Я боюсь, что они могут поверить...» — здесь должен быть звательный падеж. Я знаю, о чём тут речь, потому что мне уже известна эта шутка, но носитель языка просто бы уставился на вас. Это неиспользуемая латынь.
Адам, не поворачивая головы, почувствовал, как Ронан ухмыляется.
Новый учитель латыни повернулся быстро, твердо и резко, и снова Адам ощутил этот прилив робости и трепета.
— Тоже хорошо, иначе я бы остался без работы. Ну, маленькие недоростки. Джентльмены. Я ваш преподаватель латыни на этот год. Я на самом деле не фанат языков ради языков. Меня только интересует, как мы можем их использовать. И я не настоящий преподаватель латыни. Я историк. А это означает, что меня интересует латынь как механизм для... для... обыска в бумагах мёртвых людей. Вопросы?
Студенты пристально его разглядывали. Это был первый урок первого школьного дня, и ничего не могло сделать класс латыни менее латинским. Пылающая энергия мужчины тонула в покрытых мхом камнях.
Адам поднял руку.
Мужчина указал на него.
— Miserere nobis, — сказал Адам. — Timeo nos horrendi esse. Sir.
«Помилуйте нас. Я боюсь, мы ужасны. Сэр».
Улыбка мужчины расширилась на слове «сэр». Но он должен был знать, что студенты обращались к преподавателям «сэр» и «мадам», чтобы выказать уважение.
— Nihil timeo[18], - повторил он. — Solvitur ambulando[19].
Смысл его первой фразы — Я ничего не боюсь! — ускользнул от большей части класса, а вот второе утверждение — пословица, указывающая на важность практики, дошла до остальных.
