Блу любила такого нудного, учёного Гэнси, слишком окутанного фактами, чтобы сообразить, как он оказался снаружи. Она поинтересовалась:
— У Глендовера была жена, так?
— Умерла в Лондонском Тауэре.
— Братья, сестры?
— Обезглавлены.
— Дети?
— Миллион, но большинство были заключены в тюрьму и умерли или просто умерли. Он потерял всю семью во время восстания.
— Тогда поэт!
Гэнси спросил:
— До тебя когда-нибудь долетал слух, что, если кипятишь воду в микроволновке, то она взорвётся, когда ты её коснешься?
— Вода должна быть чистой, — ответила она. — Дистиллированной. Обычная вода не взорвётся из-за минералов. Не нужно верить всему, что читаешь в интернете.
Ревущий звук перебил их, внезапный и всеобъемлющий. Блу вздрогнула, а Гэнси просто поднял глаза вверх.
— Это дождь по крыше. Должно быть, слив.
Он повернулся с кружкой в руках, и внезапно они оказались в дюйме друг от друга. Она могла учуять запах мяты у него во рту. Видела, как двигалось горло, когда он глотал.
Она была разгневана на своё тело за предательство, за то, что желала его не так, как любого из других парней, за отказ слушать её настойчивые убеждения, что они только друзья.
— Как твой первый день в школе, Джейн? — спросил он голосом, другим, не как прежде.
Мама ушла. Ноа взорвался. Я не пойду в колледж. Я не хочу идти домой, где всё странное, и не хочу возвращаться в школу, где всё нормальное.
— Ох, ты знаешь, общественная школа, — сказала она, не встречая его взгляда. Вместо этого она сконцентрировалась на его шее, которая была прямо на уровне её глаз, и на том, как воротник неровно лежал по его коже из-за адамова яблока. — Мы просто весь день смотрели мультики.
Она предполагала, что выйдет иронично, но не думала, будто у неё получилось.
— Мы найдем её, — сказал он, и в её груди снова появилась боль.
— Я не знаю, хочет ли она быть найденной.
— Всё ясно, Джейн, если... — Он остановился и взболтал чай. — Надеюсь, Мэлори не хочет молока. Я совершенно забыл.
Ей было жаль, что она не могла пробудить ту Блу, которая презирала его. Ей было жаль, что она не знала, почувствует ли себя Адам плохо из-за этого. Ей было жаль, что она не знала, заставит ли борьба с этим чувством предсказанный конец Гэнси послабее её разрушить.
Она закрыла микроволновку. Гэнси вышел из комнаты.
На диване Мэлори рассматривал чай, как человек смотрел бы на смертный приговор.
— Что ещё? — мягко спросил Гэнси.
Мэлори столкнул с себя Псину.
— Я бы хотел новое бедро. И лучшую погоду. А... всё равно. Это твой дом, и я знаю, что я посторонний и далёк от того, чтобы критиковать или вообще переходить границы. Однако известно ли тебе, что кто-то там есть, под...
Он указал на темную от грозы площадку под бильярдным столом. Если бы Блу сощурилась, она могла бы разглядеть фигуру в чёрном.
— Ноа, — сказал Гэнси, — выходи немедленно.
— Нет, — ответил Ноа.
— Ну, вижу, вы друг друга знаете, и всё в порядке, — произнёс Мэлори таким голосом, будто кто-то чует наступление проблемы, но не взял с собой зонт. — Я буду в своей комнате залечивать последствия смены часовых поясов.
После того, как он удалился, Блу с раздражением воскликнула:
— Ноа! Я тебя звала и звала.
Ноа остался там, где был, обернув руки вокруг себя. Он выглядел заметно менее живым, чем ранее; было что-то размытое в его глазах, что-то нечёёткое с их краями. Отчасти было тяжело смотреть на место, где остановился Ноа и где начиналась тень под ним. Что-то неприятное происходило в горле Блу, когда она пыталась понять, что не так с его лицом.
— Я устал от этого, — сказал Ноа.
— Устал от чего? — ласково поинтересовался Гэнси.
— От разложения.
Он плакал. Вот что было неправильно с его лицом, осознала Блу. Ничего сверхъестественного.
— Ох, Ноа, — произнесла Блу, присаживаясь.
— Что я могу сделать? — спросил Гэнси. — Мы. Что мы можем сделать?
Ноа пожал плечами слезливым способом.
Блу внезапно отчаянно испугалась, что Ноа мог бы захотеть по-настоящему умереть. Казалось, этого хотят большинство призраков — покоиться с миром. Ужасная мысль навсегда сказать прощай. Её эгоизм сильно боролся с каждым граммом этики, которую она получила от женщин своей семьи.
