— Ах!
И вытянул пальцы вверх. Во всяком случае, в течение нескольких минут он вырисовывался на фоне мертвенно-бледного неба, и не было никакой разницы между ним, Блу и Адамом. Нельзя было сказать, что он даже на чуть-чуть меньше, чем полностью живой.
Пока их били ветра, Ноа дружески перебросил одну руку через плечи Блу, а другую – вокруг плеч Адама, и притянул их к себе. Они направились, пошатываясь, в сторону тропы. Рука Блу зацепилась за спину Ноа, а её пальцы ухватили футболку Адама, так что они были одним существом, пьяным шестиногим животным. Рука Адама билась в такт его сердца. Возможно, он истёк бы кровью до смерти по пути с горы, но ему было всё равно.
Внезапно, (когда Ноа был рядом, Блу – с другой стороны от Ноа, трое сильных), Адам вспомнил женщину, которую видел в чаше.
Он неожиданно осознал, кем она была.
— Блу, — сказал он. — Я видел твою маму.
Глава 40
— Это одно из моих любимых мест, — сказала Персефона, слегка толкая туда-сюда кресло-качалку босыми ногами. Её волосы каскадом падали по рукам. — Здесь так по-домашнему.
Адам уселся на край кресла возле неё. Ему не сильно нравилось это место, но он этого не говорил. Она попросила его встретиться с ней здесь, а она почти никогда не принимала решений о месте встречи; она оставляла это ему, что всегда казалось своего рода тестом.
Это был странный, старый универсальный магазин из тех, которые поумирали везде, но не были чем-то необычным вокруг Генриетты. Снаружи, как правило, он выглядел так: масштабно, вдоль низкого крыльца выставлены кресла-качалки лицом к дороге, изрытая колеями гравийная парковка, вывески о закусках и сигаретах в окнах. Внутри обычно располагался продуктовый магазин с брендами, о которых никто никогда не слышал, футболками, которые Адам бы не одел, рыболовными снастями, игрушками из другого десятилетия и с редким чучелом головы оленя. Это было место, которое Адам, деревенщина, находил населённым людьми, которых он считал ещё большими деревенщинами.
Гэнси всё же, наверное, здесь бы понравилось. Это было одно из тех мест, где время казалось неуместным, особенно в такой вечер: пёстрый свет распылялся сквозь листья, скворцы пели среди близко натянутых телефонных проводов, старые люди в старых грузовиках медленно проезжали мимо – всё это выглядело так, будто могло случиться двадцать лет назад.
— Три, — произнесла Персефона, — очень сильное число.
Уроки с Персефоной были чем-то непредсказуемым. Он никогда не знал, входя, что он собирается выучить. Иногда он так и не понимал этого, выходя оттуда.
В этот вечер он хотел спросить у неё о Море, но было трудно задавать Персефоне вопрос и получить ответ, когда тебе этого хотелось. Обычно такое срабатывало лучше всего, если ты задавал вопрос прямо перед тем, как она собиралась в любом случае дать ответ.
— Как трое спящих?
— Конечно, — ответила Персефона. — Или три рыцаря.
— Три рыцаря?
Она указала, привлекая его внимание, на большую ворону ли ворона, медленно прыгающего на другой стороне дороги. Было сложно сказать, думала ли она, что это было знаменательно или просто смешно.
— Были там однажды. А ещё три Иисуса.
Это заняло у Адама минуту.
— О Боже. Ты имеешь в виду Отца, Сына и Святого Духа?
Персефона покрутила маленькой рукой.
— Я всегда забываю имена. Три богини тоже. Думаю, одну звали Война, а другая была ребёнком... Не знаю, я забываю детали. Три – важная часть.
Он лучше играл в такие игры, чем прежде. Лучше угадывал связи.
— Ты, Мора и Кайла.
Может, сейчас было время поднять этот вопрос...
Она кивнула или качнулась, или и то, и другое.
— Три – стабильное число. Пятёрки и семёрки тоже хороши, но три лучше всего. Всё всегда растёт до тройки или сжимается до тройки. Лучше всего начать с этого. Два – ужасное число. Два для соперничества, борьбы и убийства.
— Или для брака, — подумав, добавил Адам.
— Одно и то же, — ответила Персефона. — Тут три доллара. Пойди внутрь и купи мне вишнёвую колу.
Он так и сделал, стараясь думать всё время, как спросить об использовании своего видения для поисков Моры. С Персефоной было возможно и такое, что они в действительности говорили об этом всё время.
