Синтетический человек - страница 68

Шрифт
Интервал

стр.

И если поднять его лапу пальцем, она повиснет, как кисточка и падает обратно — бах! на пушистый мягкий ковер. И если ты будишь думать об этом пока не увидишь это, все это, место, где мех немного примялся, и тонкую розовую полоску, которая просвечивается сбоку потому что котенок слишком расслабился, чтобы до конца закрыть свой рот — тогда ты больше просто не сможешь чувствовать боль.

— Ну так вот…

— Тебе больно, потому что ты не такая, как все люди, да, Зи? Интересно знаешь ли ты сколько этого в каждом из них. Странные люди, маленькие люди — в них этого больше, чем у большинства. А у тебя больше, чем у любого из них. Теперь я знаю, теперь я знаю почему ты хотела и хотела быть большой. Ты притворялась, что ты человек; и у тебя было человеческое желание быть большой; и таким образом ты прятала от себя то, что ты совсем не человек. И именно поэтому ты так сильно старалась сделать из меня самого лучшего человека, которого ты только могла придумать; потому что ты должна была быть сама человеком, чтобы сделать все это для человечества. Я думаю, что ты верила, действительно верила, что ты человек — до сегодняшнего дня, когда тебе пришлось посмотреть правде в глаза.

— Итак ты посмотрела правде в лицо, и ты умерла.

— Ты полна музыки и смеха и слез и страсти, как настоящая женщина. Ты умеешь делиться и ты знаешь как это, быть с к е м — т о.

— Зина, Зина, кристалл видел действительно прекрасный сон, когда он создавал тебя!

«Почему он не закончил свой сон?»

— Почему они не заканчивают то, что начинают? Почему эти наброски без картин, эти аккорды без мелодии, эти пьесы оборванные на кульминации второго акта?

«Подожди! Шшш!.. Зи! Не говори ничего…»

— А должна ли быть картина для каждого наброска? Надо ли сочинять симфонию на каждую тему? Подожди, Зи… У меня в голове одна умная мысль…

— Она идет прямо от тебя. Помнишь все, чему ты меня учила — книги, музыка, картины? Когда я покинул карнавал, у меня был Чайковский и Джанго Рейнхарт; у меня был «Том Джонс, найденыш» и «1984». И когда я ушел, я основывался на этих вещах. Я нашел новые красоты. Сейчас у меня есть Барток и Жан-Карло Менотти, «Наука и психика» и «Сад Плинка». Ты понимаешь, что я имею в виду, дорогая? Новые красоты… вещи, о которых я и не мечтал раньше.

— Зина, я не знаю большая это или малая часть жизни кристаллов, но у них есть искусство. Когда они молодые — по мере взросления — они пробуют свои навыки в копировании. А когда они спариваются (если это спаривание) они создают что-то новое. Вместо копирования они берутся за живую вещь и строят из нее, клетка за клеткой, красоту своего собственного изобретения.

— Я собираюсь показать им новую красоту. Я собираюсь указать им новое направление — нечто, о чем они никогда раньше не мечтали.

Горти встал и подошел к двери. Он опустил жалюзи и запер их, и закрыл засов. Вернувшись к столу он сел и просмотрел все ящики. Из глубокого ящика слева он вынул тяжелую шкатулку красного дерева открыл ее ключами Людоеда, и достал планшеты с кристаллами. Он с любопытством рассматривал их при свете настольной лампы. Не глядя на этикетки он собрал все кристаллы в груду возле тела Зины и опустил свою голову на руки среди них. Было довольно темно, горела только настольная лампа; совсем слабый свет пробивался сквозь завешенные овальные окна трейлера.

Горти наклонился вперед и поцеловал гладкий, прохладный локоть.

— Оставайся пока здесь, — прошептал он. — Я сейчас вернусь, дорогая.

Он наклонил голову и закрыл глаза, и позволил своему сознанию окунуться в темноту. Ощущение его присутствия в трейлере ускользнуло, и он стал отрешенным, бродягой в темноте.

Снова другое чувство заменило его зрение, и снова он почувствовал присутствие других существ. На этот раз он полностью осознал отсутствие групповой атмосферы, кроме одной — нет трех пар на достаточно большом расстоянии. А все остальные были отдельными, изолированными, не имеющими ничего общего, каждый преследовал эзотерические, сложные линии мысли… не мысли, но чего-то на нее похожего. Горти остро чувствовал разницу между этими существами. Одно было сконцентрированным величием, достоинством и покоем. Аура другого была подвижной и высокомерной, а еще одно глубоко прятало странные, пульсирующие, тайные серии идей, которые захватили его, хотя он и знал, что никогда их не поймет.


стр.

Похожие книги