— Банни!
Розовые губы Банни искривились и обнажили ее зубы, как у животного, она бросилась к входной двери, распахнула ее и скрылась. Зина закричала:
— Моя сумочка! Она забрала мою сумочку!
В два огромных прыжка Горти был в холле. Он бросился на Банни на верхней площадке лестницы. Она завизжала и зубами впилась ему в руку. Горти зажал ее голову у себя под мышкой, прижав ее подбородок к своей груди. Сделав укус она была вынуждена сохранять его, а тем временем это был эффективный кляп.
Внутри он ногой захлопнул дверь и бросил Банни на диван, как мешок опилок. Ее челюсти не разжались; ему пришлось наклониться над ней и раздвинуть их. Она лежала с красными сверкающими глазами, у нее на губах была кровь.
— Ну вот, как ты думаешь, что заставило ее убежать так? — спросил он, почти небрежно.
Зина стала на колени возле Банни и прикоснулась к ее лбу.
— Банни. Банни, с тобой все в порядке?
Ответа не было. Она казалось была в сознании. Ее безумные рубиновые глаза остановились на Горти. Ее дыхание выходило ритмичными мощными толчками, как у медленно идущего товарного поезда. Ее рот был открыт и неподвижен.
— Я ничего ей не делал, — сказал Горти. — Просто поднял ее.
Зина подняла с пола свою сумочку и порылась в ней. Похоже удовлетворенная, она поставила ее на кофейный столик.
— Горти, что ты только что делал в кухне?
— Я как бы… — Он нахмурился. — Я думал о ее лице, и я заставил его открыться как дверь, или ну, улететь, как туман, чтобы я мог заглянуть внутрь. Я ничего не увидел.
— Совсем ничего?
— Она побежала, — сказал он просто.
Зина начала растирать свои руки.
— Попробуй еще раз.
Горти подошел к дивану. Глаза Банни следовали за ним. Горти скрестил руки. Его лицо расслабилось. Глаза Банни немедленно закрылись. Ее челюсти расслабились. Зина предостерегла:
— Горти будь осторожен!
Не делая никаких других движений, Горти кивнул.
Какое-то мгновение ничего не происходило. Затем Банни задрожала. Она выбросила руку, крепко сжала кулак. Между ее веками появились слезы, и она обмякла. Через несколько секунд она начала двигаться слабо, бесцельно, как если бы незнакомая рука проверяла ее моторные центры. Дважды она открывала глаза; один раз наполовину села, а затем легла обратно. Наконец она издала долгий, сотрясающий тело вздох, почти такой же низкий, как голос Зины, и лежала неподвижно, глубоко дыша.
— Она спит, — сказал Горти. — Она боролась со мной, но сейчас она спит.
Он упал в кресло и закрыл лицо руками на мгновение. Зина смотрела, как он восстанавливается, также как он восстановил свою отбеленную руку раньше. Он бодро сел и сказал, его голос был снова сильным:
— Это была не только ее сила, Зи. Она была до краев полна чем-то, что не было ее.
— А сейчас оно все ушло?
— Конечно. Разбуди ее и увидишь.
— Ты никогда ничего такого раньше не делал, Горти? Ты кажешься таким же уверенным в себе, как старый Айвазян.
Айвазян был фотографом в карнавале. Ему нужно было только сделать снимок, чтобы знать удался ли он; он никогда не смотрел на фотографию.
— Ты продолжаешь говорить такие вещи, — сказал Горти с оттенком нетерпения. — Есть вещи, которые человек может делать и вещи, которые он делать не может. Когда он что-то делает, какой смысл интересоваться делал или нет он это раньше? Неужели ты думаешь, что он не знает?
— Извини, Горти. Я продолжаю недооценивать тебя. — Она села возле лилипутки альбиноса. — Банни, — позвала она. — Банни…
Банни повернула голову, повернула ее в другую сторону, открыла глаза. Ее взгляд казался рассеянным, несфокусированным. Она посмотрела на Зину, и в них появилось узнавание. Она оглядела комнату вскрикнула от страха. Зина крепко обняла ее.
— Все в порядке, дорогая, — сказала она. — Это Малышка, и я здесь, и с тобой теперь все в порядке.
— Но как — где…
— Ш-ш-ш. Расскажи нам, что случилось. Ты помнишь карнавал? Гавану?
— Гавана умрет.
— Мы попробуем помочь, Банни. Ты помнишь, как ты пришла сюда?
— Сюда. — Она огляделась вокруг, как если бы одна часть ее мозга пыталась угнаться за остальными. — Людоед велел мне. У него были одни глаза. Спустя какое-то время я даже не могла видеть его глаза. Его голос был внутри моей головы. Я не помню, — сказала она с сожалением. — Гавана умрет. — Она сказала это, как будто в первый раз.
