Бог ты мой, у кого я спросил. Кумушки начали сыпать самыми бессвязными воспоминаниями, а пуще того — всевозможными бредовыми предложениями, и уже через минуту стало ясно, что толку от них никакого.
— Значит, так. Сейчас вы подниметесь наверх и откроете все краны — на кухне, в гостевых комнатах... везде. Потом берете ведра и тряпки и идете сюда. Придется попытать счастья.
Расставив весь уборочный арсенал вокруг алтаря, я взялся за рукоятку меча.
— Сэр, — изрек Патрик самым зловеще-замогильным тоном, — надеюсь, вы знаете, что делаете.
— Знаю, — ответил я и потянул.
Меч нехотя, но без особого сопротивления, словно ложка из подтаявшего мороженого, вылез из камня. Ничего не хлынуло, поверхность тотчас же затянуло, как будто ничего и не было. В мече оказалось, как я и ожидал, около четырех футов, клинок четырехгранный, очень ладно сбалансированный, и перед рукоятью на три пальца оплетен сыромятным ремешком — это было явно не са- лонно-декоративное, а вполне боевое оружие. Я облегченно перевел дух, но про всех остальных сказать это было никак нельзя.
Их охватило что-то вроде столбняка. Они смотрели на меня, выпучив глаза, даже у Меллины приоткрылся рот, а Герман и вовсе пустил слюну в бороду. Кажется, я серьезно задел их чувства, вот незадача.
— Спокойствие, друзья мои. У нас просто не было другого выхода. Давайте считать это генеральной репетицией.
— Да, сэр, — несколько оторопело согласился Патрик. — Разумеется, будем считать репетицией.
— Если возникнут какие-то претензии по нашим действиям, то я принимаю ответственность на себя и за всех вас заступлюсь.
В ответ они проделали нечто уж и вовсе неожиданное — вдруг взяли и, стоя в ряд, как стояли, все поклонились мне. Таких поклонов от Патрика и таких реверансов от свиристелок я еще не видывал и, что греха таить, слегка растерялся.
—А... ммм... официальная часть закончена, все по местам. Герман, не забудь про поленья. Патрик, что-то он у нас какой-то тусклый... на кухне, кажется, был порошок для чистки серебра и кастрюль — не попытаетесь привести его в более парадное состояние?
Патрик издал неопределенный звук и сначала уставился в пол, а потом за поддержкой повернулся к Меллине — но та, похоже, искренне забавлялась ситуацией. Ах, проклятые суеверия.
— Хорошо, Патрик, я сам.
Что ж, взялся за гуж — полезай в кузов. На кухне мы вместе с Меллиной, почему-то умиравшей от смеха, дополировали кладенец до более или менее презентабельного состояния, я спустился в часовню и воткнул его на место. Задвигая засов, я еще подумал, что уж с этой-то проблемой покончено. Человек предполагает.
В галерее приятно пахло свежей эмалью, но несчастные средневековые рыцари, залитые грязью, имели самый жалкий вид. Так их оставить, конечно, нельзя, но что же делать? Не разбирать же и смазывать каждого по отдельности — это работа на месяц и не для четверых. Лаком бы их покрыть, что ли. Погоди-ка. В Гладстонберри была станция обслуживания «Даймлер-Бенц». Вот это мысль. Отыскав в справочнике телефон, я позвонил. Мой заказ их изрядно смутил и, вероятно, желая от меня отделаться, за чистку, краску, сушку и лакировку каждого панциря они запросили как за такую же процедуру для «мерседеса». Я согласился, но потребовал оптовую скидку, поскольку «мерседесов» у меня десять. Тогда они сдались и прислали фургон и менеджера с каталогом.
Цвет я выбрал «мокрый асфальт», со стальным отливом и двойным лаком — строго и мужественно. Бедных железяк вместе с их распялками по одному занесли в фуру. Вот на эту каракатицу особенно внимание обратите, — посоветовал я. — Круче всех пришлось.
— Это доспехи благородного Бертрана Дюгесклена, — возвестил Патрик. — Доставлены из Кордовы в тысяча семьсот девяносто восьмом году.
—Да, значит, с Дюгескленом поаккуратнее.
Кажется, пока мы возились с сэром Бертраном и компанией, Меллина провела на кухне какое-то собрание — вид у моих подручных сделался подозрительно мирный.
Настало время разобраться с коллекцией. Тут мы тоже хлебнули горя. Все экспонаты должны были располагаться в полукруглых нишах Галереи, Дюгесклен с товарищами как раз и отделял эти ниши друг от друга. Но ниш, как и рыцарей, было десять, а сундуков — неполных четыре, и, несмотря на все наши дизайнерские усилия, подкрепленные дрелью, кронштейнами и ящиком дюбелей, на восьмой нише оружие кончилось. В девятую мы могли повесить лишь винтовку, шлем и те рваные солдатские штаны, а про десятую и речи не было.
