– Ох, – говорит он наконец, возвращая Симону кружку, – благодарю вас.
– Где вы поставили палатку? – спрашивает Симон. – Я встану рядом с вами.
Аббат показывает. Его палатка стоит немного в стороне, как бы на отшибе от остальных. Аббат – крестоносец, как и остальные, однако он – духовное лицо и не собирается принимать участия в сражениях.
Симон хочет спросить у аббата что-то еще, но трубит рог, гнусаво и громко, и сразу же в ответ на этот звук раздается шум, прокатившийся волной по всему лагерю: крики, топот ног. Симон направляется туда, где выше остальных реют флажки дюка Анри Дандоля и Бодуэна Фландрского. Аббат едва поспевает за рослым Симоном, на ходу смешно подскакивает и пару раз спотыкается, непрестанно ворча себе под нос и оглаживая себя по груди – будто хоронит там что-то драгоценное.
Симон – как камень, но на самом деле кипит от ярости. Позор человечества, гнусная мразь, мать вашу, дочь вашу!.. При виде дюка, величавого увечного старца в высокой дюковской шапке с нашитым на нее крестом, Симон едва не заскрежетал зубами.
Дюк, невозмутимый, как сарацинский старейшина, сидит – ждет, пока все соберутся на его зов. Погасил злобу в серых глазах Симон. Скрестив ноги, уселся на голую землю. Метнул взгляд налево, направо. Собрались уже почти все – знатнейшие сеньоры из тех, кто носит крест на одежде. Нет-нет да поглядит то один, то другой в сторону Зары: какие же богатства (несметные, уверял дюк) скрывают эти высокие стены? И хотелось добраться до этих богатств – смертно хотелось, ибо почти все сильно поиздержались, пока были в Венеции. Хоть по договору с жадными венецианцами половина из взятого в Заре отойдет в цепкие старческие руки дюка Дандоля, а все же и половины будет довольно и с долгами рассчитаться, и как следует покушать перед трудным паломничеством.
Наконец, дюк дал понять, что все собрались и более он ждать не намерен. Старик пошевелился – а до этого он сидел, как истукан, – и заговорил своим тихим, вкрадчивым голосом. Дюк сказал:
– Мессиры, вот присланные к нам граждане Зары, которые хотели обратиться к вам с речами и высказать, возможно, свои предложения.
И усмехнулся, еле заметно. Колыхнулись уголки сухих губ – и все.
Присланные выступили вперед: в длинных просторных одеждах, с богатыми украшениями на груди и пальцах. Вид этих украшений еще больше подействовал на жадность воинов Христовых, и по рядам баронов и владетелей пробежало как бы небольшое волнение.
Граждане Зары сказали:
– Дюк венецианский много лет ненавидит нас, ибо наш город и Венеция издавна наносят друг другу ущерб, и неприязнь наша взаимна. Двадцать лет назад мы признали над собой короля венгерского и с тех пор оставались ему верны, хотя мессир дюк венецианский десять лет назад ходил воевать нас. Однако, как все мы помним, ему не удалось осуществить это намерение.
Тут дюк венецианский и посланники из Зары обменялись вежливыми поклонами.
Дюк заметил вполголоса:
– С той поры минуло десять лет, мессиры, и многое переменилось.
– Не в силах совладать с нами и терпя великие убытки от нашей успешной торговли, – продолжали посланники, – дюк венецианский призвал на службу вас, воины Христовы, позабыв, однако же, о том, что и наш король Имрэ принял крест и собирается отправляться в вооруженное паломничество, ибо и его сердце преисполнено жалости к Святой Земле.
И снова они обменялись с дюком поклонами, еще глубже прежнего.
Симон слушал с неподвижным лицом. Рядом с ним – его брат Гюи; у того в глазах тревога.
А посланники из Зары сказали так:
– Видим мы, что нынче не одолеть нам той рати, которую повел на нас наш враг, дюк венецианский. И потому готовы сдать город и признать над собою дюка при условии, что тот пощадит наши жизни и имущество.
Дюк сморщил лицо. Жизни – пожалуйста; но вот имущество… А ради чего весь поход затеялся? И многие крестоносцы тоже забеспокоились, разволновались, стали взгляды друг на друга метать.
И сказал дюк вкрадчиво:
– Вы видите, сколько славных и знатных баронов и шателенов пришли со мной, мессиры. Разве я могу принимать подобные решения единолично, не посоветовавшись с ними?