Маша взяла его за руку и попыталась нащупать пульс.
— Отстань! — снова взвизгнул он, отдергивая руку. — Со мной все в порядке. Это нервное.
Он прошаркал в спальню и уселся на кровать, неподвижно уставившись в окно с видом на золотые купола. Маша молча смотрела на него.
— Зачем тебе эта дурацкая писанина? — вдруг запричитал он. — Чтобы меня расстраивать? Ты же знаешь, я должен быть в форме. Если я выбит из колеи, то не могу работать. Не могу зарабатывать деньги нам на жизнь! Думаешь, мне легко все дается?
— Нет, я так не думаю, Эдик. Но я тоже хочу чемто заниматься, работать. Ты пойми…
— Нет, это ты пойми! Я тебе хочу коечто объяснить! — перебил он. — С самого начала ты ведешь себя совершенно недопустимо… А теперь, посмотри, тебя так отвратительно разнесло, что с тобой даже стыдно появляться на людях. Но дело даже не в этом. Главное, ты убиваешь во мне все желание. Ты как будто добиваешься, чтобы во мне умерло все мужское. Это настоящее неуважение ко мне, как к мужчине!
Раньше Эдик никогда не говорил с ней об этом. По мере сил, она старалась оказывать ему это самое «уважение». Но теперь его словно прорвало.
— С тобой я скоро стану полным импотентом! — зловеще сообщил он.
То есть, «неполным» он был всегда.
— Ты меня перестаешь возбуждать! — добавил он.
А как на счет Маши? Если Эдик и возбуждал в ней чтото, то это было чувство вины. Проклятое и незаслуженное вечное чувство вины.
— Я старалась как могла… — прошептала она.
— Как могла! — саркастически усмехнулся Эдик. — Ты только доказала полную свою несостоятельность в этом смысле. К тому же ты неспособна иметь здоровых детей.
— Но в этомто почему я виновата? — прошептала Маша, и у нее на глаза навернулись слезы.
Но Эдик как будто ничего не замечал.
— После твоего безответственного поведения…
Ужасные роды, мертвой ребенок… и это он называл теперь ее безответственным поведением!
— После всего этого у тебя еще хватает наглости чегото требовать от меня!.. Ты довела меня до того, что я не могу сделать тебя беременной! Мне неприятно на тебя смотреть, не то что…
— Неужели ты думаешь, что мне самой нравится, как я выгляжу? Это все беременность… — заплакала Маша. — Ты думаешь, я не страдаю?
— Молчи и слушай, — оборвал ее Эдик. — Меня абсолютно не интересует твои переживания. Я поступал, как настоящий мужчина. Я хотел создать тебе достойную жизнь. А ведь найдутся сотни девушек, которые готовы ползать за мной на коленях, лишь бы носить мою фамилию!
— Ты хочешь, чтобы я ползала на коленях?
— Не кривляйся! — заорал Эдик. — Я выразился фигурально. Даже в возвышенном смысле!
— Эдик, — вдруг прошептала Маша, — скажи мне пожалуйста, кто у меня тогда родился — мальчик или девочка? Мне очень нужно это знать.
Он взглянул на нее с презрением и злостью.
— Ты снова об этом?
Это была запретная тема. Он наотрез отказывался разговаривать о мертворожденном младенце. Он заручился поддержкой врачей, которые полагали, что если Маше станет известен пол ребенка, то в ее воображении он сделается более реальным, она будет непрестанно думать о нем, а это повредит ее нервной системе… Какая чушь! Наоборот, чтобы примириться с происшедшим Маша должна была знать, кого она носила почти девять месяцев. Только боль могла ее излечить. Она действительно не хотела рождения этого маленького существа, и теперь ей казалось, что именно ее нежелание вызвало какието фатальные изменения в организме.
— Ну пожалуйста, Эдик! — взмолилась она.
— Только в том случае, — процедил он сквозь зубы после многозначительной паузы, — если ты пообещаешь, что больше никогда не будешь приставать ко мне со своей работой и постараешься сделать меня счастливым.
В его тоне было столько высокомерия и самодовольства, что на нее нахлынула спасительная ярость.
— Ну и черт с тобой! — спокойно сказала она.
