Выпрыгнуть на парашюте? Да! И скорей! Пока не врезался в скалы. Я торопливо освободился от привязных ремней. Рывком поднял ногу на сиденье, готовый к прыжку. А позвоночник?..
Вихрем пронеслись печальные мысли. О том, как комиссия признала не годным к летной службе, как скрыл от товарищей травму позвоночника… Сейчас для меня прыжок на парашюте — самоубийство.
Мысли, что мне ни при каких условиях нельзя покидать самолет, странным образом успокоили меня.
Догадался сбросить с рук перчатки, и голыми, еще не очень липкими от масла руками удалось немного протереть глаза. Самолет с большим креном шел на снижение. Выправляя его и защищаясь от масла, я приподнялся над кабиной. Встречный поток обдал лицо. Голова, оказавшаяся выше козырька, обдувалась чистым воздухом, масло уже не било в глаза.
А мотор все чихал. И у меня не было другого выхода, кроме ожидания. И я ждал. Беспомощно ждал. Подо мной медленно, ужасно медленно плыли ощетинившиеся в страшном спокойствии горы Большого Хингана. Глядя на них, я только сейчас догадался, что если бы и выпрыгнул на парашюте, то из этих гор все равно бы не выбрался.
Минута полета. Пять… Семь… Вечность…
Мой спаситель — мотор, с жалобным стоном, плача гарью и маслом, тянул и тянул, пока внизу не показалась равнина, не появился родной аэродром.
Твердо стою на земле и смотрю на багрово-красную зарю.
Хорошо бы завтра ненастье — отдохну!
К началу августа наша авиация значительно усилилась количественно и качественно. Все устаревшие машины были заменены. Появились истребители новой марки — «Чайки». В нашу эскадрилью прилетела пятерка «И-16» с реактивным вооружением которого не было в то время ни в одной зарубежной армии. Активно начала действовать ночная группа тяжелых бомбардировщиков «ТБ-3».
Войска сосредоточенные в районе Халхин-Гола, были сведены в армейскую группу под командованием комкора Г. К. Жукова.
Для более тщательного наблюдения за действиями противника формировалась отдельная разведывательная истребительная эскадрилья. У нас в Союзе это была первая истребительная авиационно-разведывательная часть. Я был назначен в нее комиссаром.
Ясным августовским утром лечу к новому месту службы на новеньком «И-16» с четырьмя пулеметами. Пушечный истребитель не подходит для разведки: тяжеловат.
Вот и аэродром. Посадка разрешена. Горючего в запасе еще много. Надо ознакомиться с районом нового пристанища.
Беру курс в сторону линии фронта. Не успел отлететь, а уже заметна темная полоса Халхин-Гола и желтые песчаные барханы противоположного берега. До фронта так близко, что сюда может достать и артиллерия японцев.
В такой близости к переднему краю сидят только истребители-перехватчики. Что ж, будем, значит, летать и наперехват! Какой же истребитель усидит на земле, когда виден враг! Возвращаюсь.
На аэродроме только один «И-16». Приземляюсь и подруливаю к нему. Меня встречает длинный, худой лейтенант в выгоревшем шлеме и в изрядно поношенном реглане. Кожанка ему явно коротка, отчего лейтенант кажется еще более нескладным, долговязым. Губы большие и от сухости потрескались. Я представился.
— А-а! Значит комиссар ко мне? — с приветливой и по-детски непосредственной веселостью отозвался он, подавая руку; — Гринев Николай Васильевич.
Знакомясь, я уточнил, что назначен, собственно, комиссаром эскадрильи… Чернущие глаза Гринева настороженно скользнули по моему новому реглану. Сухое, костлявое лицо потускнело. Я заметил, что у него при этом нервно, как бы обнюхивая, подергивается верхняя губа и ноздри.
— Что, только прибыл в Монголию? Еще не воевал?
После моего ответа он успокоился и не без гордости заявил:
— А я здесь с первых стычек с самураями. Сбивать — сбивали, но судьба миловала — ни разу не был ранен.
Мы перешли к деловому разговору. Выяснилось, что назначенный начальником штаба эскадрильи капитан Василий Николаевич Борзяк уже вызван в штаб группы за получением задания. К обеду должны прилететь все летчики. С завтрашнего дня начинается работа по плану.
К середине дня все встало на свои места. Аэродром принял обычный вид. Самолеты, расположившись полукругом на расстоянии ста — двухсот метров друг от друга, находились в боевой готовности. Посередине стоянки — палатка командного пункта эскадрильи. Летчики, собравшиеся из трех истребительных полков, в ожидании совещания сидели возле палатки и вели между собой разговор, словно давнишние знакомые.
