Но Тобол-Черныш не настолько прост оказался, в землю сырую вжался да прошел насквозь под Иртышом-драчуном, сзади выскочил, берег вспучил, ударил с кручи: грязь речную мутит-вздымает, в светлые волны бросает, тиной оплетает, вниз прижимает. Разметал Иртыш ил-песок, обхватил обидчика могучей рукой, окрутил белой волной еще чуток, малость самая – и одолеет чернявого, с земли сибирской сгонит.
Выскользнул-вывернулся из крепких рук Тобол, наутек бросился бежать-улепетывать, только пятки сверкают, сзади рябь оставляют. Долго они так бежали, воды свои мешали, пока из сил не выбились, вконец не обессилели. А тут навстречу им Обь-матушка, всем сибирским ревам родная тетушка, тихонечко бежит, никуда не спешит, ровным голосом журчит-мурлыкает, над драчунами хихикает. Спрашивает их тихо-ласково, ладошкой нежной оглаживает, ветерком прохладным обдувает-охаживает:
– Куда бежите-спешите, богатыри удалые, силачи лихие? Али вам места-простору не хватает? Кто на драку смертную толкает? Помиритесь-подружитесь… Чем землю понапрасну рвать, делить, лучше в любви мире жить.
Всплеснулся было Иртыш-Землерой, вскинулся мутной водой Тобол-Черныш, а разобрать-понять не могут, где чья волна, когда общие берега. А тут Обь-матушка их манит-зовет, сыплет под ноги мягкий песок. Забыли богатыри про обиду-беду, кинулись в объятия Оби-реки, чьи берега широки, края-краешка не видать, людского голоса не слыхать. А она им ручки белые подставила-протянула, кудрями тряхнула, и побежали дальше, не торопясь, друг на дружку уже не сердясь. Вода не смола, брань не привет, а коль люблю, то весь белый свет. Любовь всех роднит, мир крепит.
Так Обь-река драчунов в полон взяла, за собой повела, им свое имя дала. Кабы не ее ласка, то другая б вышла сказка. Не было бы мира в Сибири, все под страхом бы жили. Кто б драчунов усмирил, миру дружбе научил? Может, и нам у них поучиться, меж собой навсегда помириться…
Как река Вагай свое прозвание получила
Лежит Сибирь, страна пребольшая, не видно ей ни конца, ни края. Кругом леса да болота, хоть год ходи, коль охота. А речушек столько, что никто не знает сколько.
Татары их раньше просто звали – «елга», да и только. А как русский мужик через Урал повалил-поехал, начал дома рубить, деревеньки ставить, пашню заводить-обустраивать, то и начали деревни-села по-своему называть, каждой речке-протоке имена давать. Русский мужик – человек серьезный, особо когда тверезый, во всем любит порядок, степенно живет, ситный хлебушек жует.
Случилось как-то одному мужику-сибиряку в дальнюю деревеньку ехать, родню повидать-проведать. А тут подходит к нему сосед, дальний сродник, спрашивает-вопрошает, куда тот едет, узнать желает:
– Далеко ль, Гаврила Фаддевич, снарядился-собрался, за вожжи взялся, кобылку запряг, на телегу шмяк. Не предложишь ли и мне рядом присесть, а вдруг и у меня какая надобность в той стороне есть?
– Да как тебе сказать-ответить, Фрол Прокопьевич, соседушка любезный, в работе-помощи полезный… Еду на горку, за дальний лесок, в чужой городок. Коль есть нужда, то садись на телегу, вдвоем веселей поведем беседу. Чай, и дорога короче станет-покажется. Бог даст, засветло доберемся, назавтра домой вернемся.
– Это куда ж мы поедем? Скажи, не таи, как есть поясни… – Фрол Прокопьевич затылок чешет-скоблит, понять норовит, никак не дойдет, куда его сосед ехать зовет.
– Да к свояку моему! Давно собирался его проведать, ягодку в лесу разведать, авось созрела, сок набрала, во вкус вошла. Тогда пора девок с полатей сгонять, лукошки брать да урожай собирать.
– Так знать бы, где твой свояк живет, мочало вьет, горе мыкает, на народ гыкает. Может, и я бы срядился, в долю напросился. А так… Дороги не знаю, собьюсь-заплутаю, пропаду не за грош, а за здорово живешь.
– Ну, Фрол Прокопьевич, чего спужался, к бабьей юбке прижался. Велика беда, в дорого с пути сбиться, чуток ошибиться. А язык на что? Ежели с ним в путь-дорожку пойдешь, то всю землю, как есть, обойдешь, коль надо, и до Москвы, и до Киева доберешься, лбом в ворота упрешься.
– Ну, ты сказал-выдумал, Гаврила Фаддеевич, не подумал, верно, как может быть скверно. Вкруг Москвы, Киева чего не ездить, и без языка дорогу найдешь, на звон колокольный сам добредешь. Там места обжитые, объезженные, дороги проезжие. Каждый камешек известен, канавка памятна, из любой речки водица на вкус знакома. Всякая ворона с плетня по имени встречает, по отчеству провожает. Куда ни глянь, сродник живет, в гости ждет, блинами привечает, бражкой взбадривает. А тут, в Сибири, народ темный, непонятливый. Сидят в лесу, молятся колесу, все деревни юртами зовут, счет дням по луне-месяцу ведут.
