А подле самых гор на чужой земле, на китайской стороне, лежат степи широкие, цветами чудными разукрашены. Налетит-напрыгнет на них вода горная, непокорная, от свободы-волюшки слегка пьяная-разудалая, словно плугом землю ту перепашет-перероет, загогочет-рассмеется по дикому, дальше кинется. Бежит от нее зверь без оглядки, человек от беды прячется, в лесах укрывается. И нет силы такой, чтоб остановить поток речной…
Бежит-летит Иртыш-богатырь по степи широкой, лбом могучим землю роет, деревья с корнем выворачивает, кибитки пастушьи опрокидывает, телят, баранов, жеребят малых, неопытных в пучину затягивает, балуется. Нет для него в степи соперников, с кем бы силой-норовом померился, кто б в схватке выстоял, супротив пошел.
Повернет Иртыш-богатырь направо – полгоры срежет-смоет, вниз уронит: повернет налево – поля размоет, табуны конские разгонит. Попадет на пути ручеек-речушенька – под себя подомнет, всю силу ее заберет, словно и не было ее ранее. Только ветер степной, ураганище, мог с ним силой помериться, осушить до дна, воду вычерпать, по степи разность всю до капельки. Но у ветра есть куда силу деть: налетит, надуется, замутит волну, да надолго тут не задержится, уже дальше мчит, вихрем вертится.
А за нрав дурной прозван был Иртыш Землероем-рекой, таким именем, что до веку жить с ним останется, не забудется, не останется. Надоело Иртышу-Землерою по степи кружить-метаться, за табунами конскими гоняться, задор-силищу понапрасну тратить-терять, ветер догонять. Повернул на сторону полуночную-сумрачную, где океан-море разлилось-расплескалось, куда солнышко-невестушка сроду не добиралось.
Только встали на пути Иртыша-богатыря леса темные, еловые, стоят крепко-нерушимо, корнями сплелись, ветвями сцепились, не хотят чужака-озорника пропускать, разор в тайге учинять. Но Иртыш-богатырь кроме силы великой, норова необузданного еще и хитрость про запас имел-держал, сделал вид, будто в другую сторону побежал. Нашел лазейку-прогал меж елями-пеликанами, ринулся в нее ручейком слабым-махоньким, прошмыгнул ужом, напружинился напрягся, да и раскидал дерева в разные стороны, а уж потом со всей мочи-силушки навалился, сквозь тайгу с хрипом ринулся, только ветки-мохнатки затрещали, иглы зеленые в воду посыпались. Не смогла тайга-урман удержать Иртыша-богатыря, расступилась-раздвинулась, на холмы высокие от него ринулась.
А Иртышу-реке лишь того и надобно, побежал-потек по сибирской стороне, елки-сосенки неся на широкой спине, берега волнами ровняя, шалаши охотничьи вниз роняя. Бежит-летит, похохатывает, кудрями голубыми потряхивает, по сторонам озирается, все ближе к морю-океану подбирается.
Вдруг видит-глядит – рядом с ним другой великан бежит. Весь из себя чернехонек, илом-тиной облепленный, в ржавых болотах силу набравший-накопивший, бежит прямехонько никуда не сворачивает.
Вот и встретились богатыри-удальцы под крутым холмом на широком лугу зеленом, уткой-птицей заселенном. Не хотят, не желают один другому дорогу уступить, вперед пропустить.
Закричал Иртыш-Землерой зычным голосом, затрубил, словно зверь раненый:
– Кто таков?! Откудова взялся-явился?! Как посмел по моей земле пробираться-прятаться, разрешения моего не спросив?!
Отвечает ему богатырь-сосед, смоляным чубом поигрывая, глазищами черными подмигивая:
– Я Тобол-Черныш, река темная-непокорная. По своей земле бегу, собираю дань с речек-ериков, ворошу землицу болотную, счет веду родничкам-ключикам. Все они, как есть, должники мои давние-давнешние – речки-ручейки быстротечные.
– Поворачивай прочь, – закричал Иртыш, – не желаю слушать твои россказни. Нет такой силы, чтоб меня сдержала-сдюжила. А не то пожалеешь, что на пути моем встретился.
Засвистел Тобол-Черныш разбойным свистом, поднял со дна ил-грязь, муть болотную, швырнул пригоршню в воды иртышские прозрачные-чистые, ослепил-замутил света лишил.
Вскипел Иртыш-богатырь от такой дерзости-коварства, отскочил было в сторону. А там холм-гора стоит, воды его плечом крутым подпирает, дальше не пускает. Уперся Иртыш в гору, распрямился во весь богатырский рост, кинулся на противника, чтоб того в землю вогнать-задавить, жизни лишить.
