Сибирская трагедия - страница 6
Белорусы настолько тепло приняли журналистов из российской глубинки, что свою загрузку в международный вагон Сергей помнил смутно. Проводник, видя «жидкое» состояние нового пассажира, поселил его в отдельное купе. И если бы не таможенники с пограничниками – вначале белорусские, потом польские, а под утро – и чешские, которым полусонный Коршунов только успевал открывать дверь купе и протягивать свой паспорт, то его европейское турне можно было даже назвать комфортным.
Фирменный поезд «Влтава» Москва – Прага прибыл на Центральный вокзал около шести часов утра по местному времени. Болеющий с похмелья наследник сошел на перрон. Новые ощущения окончательно разбудили его. Казалось бы, он столько раз ездил на поезде, побывал на стольких вокзалах больших и маленьких городов. Видел и избыточную декоративность московских вокзалов, и нищету заснеженных сибирских полустанков с насквозь провонявшими мочой холодными сортирами. Но таких ощущений он прежде никогда не испытывал. Даже сам воздух здесь был другой. И пусть так же, как в России, на дворе стоял ноябрь, и чувствовался легкий утренний морозец. Но он был совсем другим. Не резким, а каким-то мягким. И запахи на перроне были другими. Пахло машинным маслом, металлом и вагонами, но как-то приглушенно и ненавязчиво.
Он толком не успел разобраться со своими эмоциями, как, пройдя немного, оказался в огромном сводчатом, отделанном в стиле модерн вестибюле. Из‑за раннего часа помещение освещалось тускло, в ночном режиме, но все равно оно поразило Сергея своим великолепием. Купол уходил высоко-высоко в темноту, таинственно поблескивали позолотой скульптуры античных богов с балюстрады.
Коршунов вышел на стоянку такси и сел в первую ожидавшую пассажиров машину.
– Отель «Стирка», – прочитал он в ваучере на поселение и чуть не рассмеялся забавному названию.
На всякий случай он показал водителю пригласительный билет на конференцию, где адрес гостиницы был написан по-чешски.
Не прошло и десяти минут, как авто доставило его к месту назначения. Под перезвон подвесного колокольчика Сергей открыл массивную входную дверь, чем разбудил дремавшего за стойкой портье.
Это оказался приятный молодой парень, свободно говорящий по-русски. Он дал прибывшему анкеты и помог их заполнить. Потом достал большой ключ и сказал:
– Ваш номер на третьем этаже. В семь тридцать можете спуститься в фойе и позавтракать. Это входит в стоимость проживания.
Номер был скромный, но чистый. Сергею с дороги и с похмелья он вообще показался настоящим раем.
Мурлыча под нос засевшую в голове еще с Минска старую песню «Молодость моя – Белоруссия», он направился в душ.
Новое лезвие безжалостно срезало трехдневную щетину, оставляя на его бугристой, испещренной оспинками коже кровоточащие порезы. Сергей обдал покрасневшую физиономию холодной водой и критически посмотрел на свое отражение в зеркале.
Ему было всего шестнадцать, когда неизвестная болезнь, связанная с каким-то гормональным сдвигом, оставила на его лице непроходящие отметины. После чего он плюнул на свой внешний вид. Отрастил длинные, под хиппи, волосы, стал носить просторные неопределенного цвета свитера и джинсы. Он отдалился от сверстников и замкнулся. Единственными его друзьями стали книги. И профессию первоначально он выбрал себе соответствующую, игнорирующую внешнюю атрибутику жизни, – поступил на философский факультет университета.
Единственным природным богатством Сергея, унаследованным им от матери, были глаза – миндалевидные, глубокие, темно-карего цвета.
– С тебя иконы можно писать, – призналась ему однажды жена.
Да и многие другие женщины, влюблявшиеся в него, говорили похожее.
– Интересно, какой из меня получится буржуа? – спросил себя побрившийся наследник и растер физиономию дешевым лосьоном.
Переодевшись в чистый свитер, ровно в половине восьмого он спустился вниз на завтрак. Никого из постояльцев еще не было. Но свет в дальнем конце фойе, где стояло несколько обеденных столиков, был уже включен, и официантка в белом фартуке хлопотала возле небольшой газовой плиты в самом углу.
