Схватка не на жизнь - страница 14

— Еще про порт не забыть, — напомнил Калинкин. — По Волге к белякам с юга подкрепление может подойти.

— И последний вопрос. Товарищ Альт сообщил, что в штабе барона собираются послать делегацию к Колчаку. В наших силах помешать этому, а значит, и соединению двух армий.

— Телеграф я беру на себя, — предложил один из членов ревкома. — А о делегации сообщим нашим — пусть перехватят по пути к Уралу.

— Отмечаю успешную агитационную работу по деморализации солдат гарнизона. Только прошу быть предельно осторожными: мы и так потеряли за последнее время многих верных товарищей.

Они бы еще поговорили — встречаться приходилось не часто и всегда накоротке, как это требовали строгие законы конспирации, но киномеханик начал демонстрацию последней части сборной программы.

— Расходимся, — приказал Шалагин.

Он первым вышел в фойе синематографа, проскользнул в зал и уселся в последнем ряду с краю, уголком глаза наблюдая, как рассаживаются по оставленным на время короткого совещания местам товарищи из подпольного Царицынского ревкома. Меж тем на белом полотне экрана, под дружный хохот зрителей и разудалую польку-бабочку тапера, падали и кувыркались два неловких и забавных комика.

Когда Никифоров выходил из здания станции Царицын-товарный, его окликнули.

За пакгаузом, у замалеванной дегтем надписи на стене (сквозь черные потеки проглядывались буквы «Революц…»), чадил самокруткой человек, при виде которого у Никифорова возникла дрожь в коленях, а на лбу выступил холодный пот. Не в силах сделать даже шага, он застыл, окаменев.

— День добрый, — первым поздоровался Павел Шалагин.

Не переставая дымить, он подошел к Никифорову и встал рядом.

— Здрасьте, — прошептал Никифоров и, облизнув пересохшие губы, спросил: — Вернулись?

— А я никуда не уезжал, — ответил предревкома.

— Так ведь узнать вас могут…

— Кому надо — тот и узнает. Отойдем в тенёк — печет сильно.

Шалагин обошел железнодорожный пакгауз, увидел несколько бревен, сваленных у стены, и присел на одно, выбрав менее заскорузлое и занозистое.

«Вот бы кого господину штабс-капитану передать! Уж это для него была бы дичь так дичь! — помечтал Никифоров, послушно присаживаясь рядом. — Сдать бы главного среди подпольщиков с рук в руки в контрразведку — и можно в ус не дуть. Ведь кроме Шалагина да еще матроса Магуры меня никто из подпольщиков не знает. За такой «подарочек», как сам председатель ревкома, штабс-капитан уж отблагодарит. Да что он — повыше чины ручку не побрезгуют пожать!».

Радужные мечты помогли забыть о возникшей при встрече слабости и подкатившем к самому горлу комку.

— Когда к вам на явку приходили с паролем?

— Когда? — переспросил Никифоров и поскреб затылок: — Дай бог памяти… Сегодня понедельник, вчера воскресенье было… В субботу я на барахолку ходил… Упомнил! В среду курьер приходил! Точно — в среду! Часа через два после полудня. Сам молоденький, видно, и не брился еще ни разу…

— Когда курьер ушел от вас и когда вновь вернулся?

— Ушел сразу, как солнце за сады зашло. А возвращаться больше не возвращался, — и чтобы Шалагин окончательно поверил, Никифоров добавил: — Прощался — так сказал: «Вернусь вскорости». А сам как сгинул. Уж не знал, что и думать. Потом решил, что планы у парня изменились и недосуг стало вновь на явку заходить.

Никифоров помолчал, дожидаясь, что собеседник рассеет его сомнения и расскажет, по какой причине пробравшийся в Царицын из-за линии фронта парень не смог еще раз зайти на явку, но Шалагин ничего не сказал. Он смотрел мимо Никифорова, точно находился сейчас далеко-далеко от пакгауза и станции.

— Может, случилось что?

— Случилось, — наконец проговорил предревкома.

Больше что-либо выспрашивать Никифоров не решился и тоже умолк.

— Сколько лет ходите в машинистах?

— Седьмой год минул. Это как в старшие произвели. А если брать в расчет годы, что в помощниках машиниста ходил, то…

— Семь лет — срок немалый, — перебил Шалагин. — За это время вам несомненно стали известны все паровозные бригады, так?

Никифоров кивнул. Он еще не знал, куда гнет предревкома. Но решил не врать и говорить чистую правду, как сказал правду о встрече с молоденьким курьером, умолчав лишь про занавеску на окне, которую задернул по приказу контрразведки. А что было, когда курьер покинул дом, — так это Никифорову неизвестно. Хорошо, что штабс-капитан ничего об этом не рассказал, иначе (чем черт не шутит?) можно было выдать себя.