— Медведь.
Шестопалову подавать руку он не стал, ограничившись коротким дежурным кивком.
Огородников пересек прихожую квартиры Васнецова своей припрыгивающей и неверной, какой-то полупьяной походочкой и застыл над распростертым мертвецом, словно покосившийся обелиск.
Над трупом уже колдовал судмедэксперт — молодая, одетая в щегольское кожаное пальто женщина, уже успевшая наполовину обнажить крепкое тело Михаила Васнецова.
— Судя по трупному окоченению, трупным пятнам и другим изменениям, смерть наступила более суток назад, — бойко, как по писаному рапортовала женщина. — Ранение огнестрельное, в сердце, сквозное, смерть наступила мгновенно…
— Кто обнаружил труп? — спросил Огородников.
— Сосед, — махнул рукой в сторону открытой входной двери Ремезов.
И тут же в дверном проеме появилась круглая встревоженная физиономия с бегающими глазками. Огородников поманил стоявшего в дверях пальцем. Тот на всякий случай оглянулся по сторонам, дабы удостовериться, что приглашающий жест относится к его скромной персоне, и робко выступил вперед.
— Когда вы его нашли? — спросил Огородников.
— Да совсем недавно, товарищ начальник, — затараторил мужичок тоном, который безошибочно выдавал в нем не успевшего как следует опохмелиться пропойцу. — Решил я, значит, выйти во двор подышать, значит, свежим воздухом. А тут смотрю, дверь у Михаила-то чуть отошла, приоткрыта, значит. Думаю, с чего это он дома днем, его же вообще не застать? Раз позвонил, другой — без ответа… И, значит, сразу у меня пошли такие предчувствия нехорошие. Позвал я, значит, дружка своего Степаныча, его квартира аккурат над Мишкиной. Ну, мы с ним только дверь-то раскрыли, так сразу Михаила на полу и увидали…
Рассказывая, мужичок не вытаскивал рук из карманов замасленной куртки, очевидно, боясь обнаружить их дрожь явно алкогольного происхождения. Можно было не сомневаться, что к соседу Михаилу он намеревался заглянуть стрельнуть денег на поправку здоровья.
Огородников не дурак, сразу все понял, а потому отпустил мужика восвояси.
На тот момент важнее было найти гильзу и пулю, которая — что случалось в пятидесяти процентах случаев — вышла навылет. А вот с этим-то и вышла главная загвоздочка: ибо ни гильзы, ни пули нигде не наблюдалось.
— Посмотрите-ка сюда, — внезапно привлек их внимание Шестопалов.
Он показывал на обычный полированный шкаф-гардероб, на створке которого красовалась подозрительная вмятина, обнажающая ее поддельное нутро из прессованных опилок.
Ремезов и Огородников переглянулись.
— Похоже, кто-то ножичком поработал, — высказал мнение Ремезов.
— Только этого и не хватало, — мрачно заключил Огородников.
Что и говорить, на горизонте вырисовывалась вполне очевидная безнадега, уже третья за последние два дня.
— Не забудьте все сфотографировать, — сказал Огородников и добавил уже в адрес Ремезова: — Пошли покурим?
У того особых возражений не было, ибо, сообразил он с удивлением, за сегодняшний день он еще ни разу не отравил никотином родной, ослабленный нервной и неблагодарной работой организм.
Огородников затягивался так глубоко и с таким отчаянием, словно это была та самая последняя сигарета, что положена смертнику перед казнью. При этом щеки его западали так глубоко, что и без того выделявшиеся на тощем лице скулы придавали ему прямо-таки устрашающий вид. Если Огородникова немного загримировать, подумал Ремезов, он бы вполне сгодился на роль вампира в триллере средней руки.
После затхлой атмосферы квартиры, в которой произошло убийство, Ремезов с особым удовольствием вдыхал бодрящий настой морозного воздуха и сигаретного дыма.
Минут пять они молча простояли друг напротив друга, покуривая и осматривая сомнительные достопримечательности открывающегося вида. Бесконечные ряды деревянных двухэтажных домишек барачного типа тянулись чуть ли не до линии горизонта. В двух шагах от них, словно жесть, громыхало на ветру мерзлое застиранное белье, вывешенное для просушки. Поодаль стояли несколько старух, что-то живо обсуждавших, наверняка убийство. Парочка пацанов раннего школьного возраста пыталась лепить снеговика, но у них ничего не получалось: хрустящий на морозе снег рассыпался в руках и не принимал желанной формы.
