— И как ты себе это представляешь, Вичка? Для надежности лили яд в четыре руки? Отравление — не тот вид преступления, где требуются сообщники. Скорее уж можно предположить, что он сам… понял, что его драгоценную Анечку бросают, обиделся и…
Талызин встрепенулся.
— А разве его это не обрадовало бы, Мариночка? Аня вернулась бы к нему.
— Не думаю, что обрадовало бы. Он неудачник, и любил он ее, как неудачник. Конечно, ее уход был для него ударом, но он даже не пытался бороться. Он всегда был у нее под каблуком и хотел ровно того же, чего она. И, если уж на то пошло, отравление — преступление как раз в его духе. Без прямого физического контакта. Только… он человек непростой, и его странное поведение с вами… оно может объясняться какими-то другими, неизвестными мне и совершенно безобидными причинами. Мне трудно представить его убийцей.
— А кого легко?
Вместо ответа Марина спросила:
— А как дела с алиби у остальных? Может, кого-то можно сразу отмести? Я, например, знаю, что у Панина в среду выходной, а Сережка Некипелов загружен с утра до вечера. Женька Гуревич должен был учиться, а Андрей Петренко работать над диссертацией.
— Да, он говорит, что сидел в читальном зале, и даже ссылался на библиотекаршу. Оттуда можно незаметно уйти?
— Думаю, да. Оставляешь книги на столе и уходишь. Мы в студенческие годы в буфет так ходили. А уж заметят твое отсутствие или нет… как повезет. Что еще вам сказал Андрюша?
— Очень славный парень, и говорил совершенно откровенно.
— Неужели? — весьма ехидно осведомилась Марина.
— А почему нет? Правда, был не вполне логичен. Похоже, никак не решит для себя, убийство это или самоубийство. То ему кажется, что тост произносился всерьез, то начинает подозревать Анну Николаевну из-за ее ревности. Но это как раз подтверждает его непричастность. Преступники, если они не круглые дураки, стараются не противоречить сами себе.
— Пожалуй. Так что он сказал?
— В основном повторил то, что мне говорили вы, а из нового… Пока вы с Бекетовым беседовали за перегородкой, между Анной Николаевной и Кристиной разразился скандал. Анна Николаевна кричала, что не допустит, чтобы ее муж достался этой шлюхе, а Кристинка парировала, что он живет с женой из жалости, а не по любви.
Вика многозначительно произнесла:
— Ага!
Марина же осведомилась:
— А Некипелов про этот скандал рассказывал?
— Нет. Он вообще показался мне не вполне откровенным.
— Сомневаюсь, что он вполне откровенен даже с собственной женой, — заметила Марина. — Это не в его характере. Но врать впрямую без необходимости не стал бы.
— Скажите, Мариночка, а он что-нибудь выиграл от смерти Бекетова?
— Ну… вы так ставите вопрос… он ведь в двенадцать был на занятиях, да?
— А оттуда можно незаметно уйти?
Собеседница засмеялась.
— Незаметно для студентов — вряд ли. Такое счастье они не упустят!
— Это я уточню. Но вы не ответили.
— Что считать выигрышем, Игорь Витальевич. Теперь Сережа возглавит данное научное направление, создаст собственную школу, а при Володе он не имел ни малейших шансов. Не только он — никто.
— А для него это важно?
— Да, конечно. Он очень самолюбив. Карьера для него важнее денег. Талызин вспомнил обсуждение пресловутого серендипити и кивнул. Да, Некипелов самолюбив, и успехи Бекетова его раздражали. Только достаточно ли этого, чтобы решиться на убийство?
Марина словно подслушала его мысли.
— Сережа очень практичен, а преступление — вещь опасная. Не думаю, что он стал бы рисковать.
— Но если он хотел возглавить научную школу… другой выход у него был?
— Разве что уехать за границу. Володя бы никогда не уехал, это точно, а Сережа теперь мог бы.
— Почему теперь?
— За последние годы он очень укрепил свои позиции. Я, по-моему, говорила, его даже пригласили в турне по университетским городам США. Так что ему вполне могут предложить там достойное место работы, хотя, конечно, возглавить что-либо за границей ему не светит.
— Почему?
— Он же русский, а везде продвигают своих.
— Значит, — предположил Талызин, — поэтому Бекетов и не уехал бы никогда?
— Ну, Бекетов — тот и в Африке Бекетов. У него даже каннибалы превратились бы в фанатиков науки. Я имею в виду обычного человека, вроде Сережи.
