Глава двадцать пятая «Слакер»
Викинги пили с удовольствием. С самоотдачей. Не знаю, как не надоели ещё друг другу за это время, но… Я сидел на лавке, с краю, и смотрел как пьяный Олаф отплясывает на столе. Доски трещали, гнулись, с каждым ударом сапога из щелей поднималась пыль. Остальные лихо хлопали в такт. В глубине дома мучал скандинавскую тальхарпу невидимый музыкант. Почти In Extremo у него выходил. Откуда–то из глубины хижины то и дело объявлялась баварского вида женщина с очередным кувшином. Северяне встречали её восторженным рёвом, но лапать не пытались.
Раскрасневшийся лицом Харальд вскарабкался на бедный стол и припустил в пляс рядом с побратимом. Свободные люди, правда. Я глотнул из глиняной кружки медовухи. В голове приятно шумело, и мне было совсем не интересно, каким образом достигается эффект опьянения. Главное, чтобы похмелья не давало.
Несмотря на веселье норманнов, встретивших меня тепло (видимо, потому как Оскал остался в сумке), я расслабиться никак не мог. Усмехался, иногда, глядя на забавы Своры. Отмахивался от едкого Олафа, призывающего выйти с ним на кулаках. Хохот, панибратство. Грубый троллинг друг друга. Прелести боевой компании. А я соображаю, как мне, не привлекая внимания сучности, сообщить товарищам, что некоторым из нас выходить из игры уже не придётся.
— Слушай! — наклонился я к скалящемуся Ньялу. Тот дубасил кружкой по столу, и среагировал не сразу. Повернулся. С трудом сфокусировался на мне, пару раз промахнувшись взглядом.
— Как у вас с письменностью? — перекрикивая хохот и грохот спросил я.
Понимания на физиономии скандинава больше не стало.
— Мне бумага нужна. И ручка… — обречённо уточнил я. Взор викинга пустел всё больше. — Грифель?! Береста? Долото для грёбанных рун. Сука, почтовый сервер с выходом в интернет! Нотепад плюс плюс!
— Скол! — взревел в ответ Ньял. Поднял кружку.
— СКОЛ! — громыхнули остальные. Тальхарпа перешла на чудовищный ритм, вырезая барабанные перепонки. Пляшущие Харальд и Олаф запрокинули головы, вливая в себя медовуху.
— Чго тбе ндо, Лолшк? — повернулся обратно уродливоротый. Пьяная программа. Ему гласные фильтром режут, интересно?
— Творить хочу! Сочинить чудесную историю! Чтобы от души! Нечем и не на чем.
В осоловевших глазах появилась тень понимания. Ньял всем телом подался назад, сунул руку за пазуху и протянул мне несколько свитков. Оскалился, хлопнул по спине и вновь повернулся к товарищам. Нормальный подгон.
Я взял скручивающиеся листки желтоватой бумаги, плотной, грубой, с отпечатками волокон. Похожие мне попадались уже, я ими реаниматологам работал в Бергхейме. На одном из свитков нашлись кривые буквы, выведенные чёрным цветом, с каплями клякс. Мама учила меня, что читать чужие письма нехорошо.
Я не был плохим сыном. Но просто по инерции скользнул взглядом по бумаге:
«Я кивнул своей головой верным друзьям. Я был храбрый. У меня был самый большой топор и я взял его своими руками и без страха атаковал йетуна. Я бил его топором как могучий Тор. Йетун кричал. Фернир выл. Повсюду был Рагнарёк. Но я не собирался сдаватся».
— Ться… — под нос сказал себе я. Изумлённо воззрился на Ньяла. Что это такое? Уродливоротый резко вскочил, плеснул в пляшущих товарищей медовухой, увернулся от пущенной в голову кружки и заржал. Плюхнулся назад, на лавку, повернулся ко мне.
Веселье слетело с викинга.
— Дай! — он вырвал у меня листок, торопливо свернул его и сунул за пазуху.
— Это… Ты написал?
Ньял насупился, воровато глянул на товарищей и едва заметно кивнул. Не знаю, что было большим шоком — понимание, что скандинав уютными вечерами сочиняет боевую фантастику, или же что он вообще знает, что такое буквы. Из всей Своры он меньше всего походил на человека с творческой жилкой.
