А когда Лидочка догадалась, она не поверила себе самой и, вновь выглянув в дверь, долго прислушивалась, пока не убедилась окончательно, что грабитель заснул и потому громко храпит.
Она прождала еще минут десять, не менее, пока не убедилась: ни один человек не смог бы так долго, разнообразно и буйно изображать храп.
Потому она в два шага перебежала пространство между дверьми и смело отворила дверь в свой бывший номер. Там горел ночник – кровать была разворошена, словно целый полк принцесс разыскивал в ней горошину. Поперек кровати лежал навзничь, скрестив на груди здоровую руку и руку в черной повязке, военлет Васильев. Он и храпел.
И вот тогда Лидочка поняла, как смертельно устала за день. Еще бы не устать, если ты утром еще была в четырнадцатом году, а вечером пытаешься заснуть в начале семнадцатого, да еще скрываешься от разного рода грабителей и соблазнителей.
Не таясь, Лидочка вернулась в новый номер. Лениво разделась – мыслей не было никаких, даже об Андрюше думать не было мочи, – бросила, не складывая, одежду на стул и помыться забыла, чего с ней не случалось в жизни. Потом натянула на нос одеяло – от пододеяльника пахло соленой водой и дешевым мылом. И заснула, как провалилась.
Она проснулась через какое-то субъективное мгновение – может, через час, а может, больше, – но той же ночью. Неясный, то ли лунный, то ли звездный, то ли отраженный земной свет наполнял комнату чуть ощутимой синевой, в которой можно было разгадать силуэты предметов. Она проснулась от страха – утомительного давнего страха, от которого не бежишь и не прячешься, а лишь говоришь безнадежно: «Снова?» – и хочется закрыть ладонями глаза, чтобы не видеть и не знать, что произойдет дальше.
В комнате медленно двигался темный силуэт – он был бесплотен, но непрозрачен. Движения его были неверными и замедленными, как под водой. И Лидочка сразу угадала, что это не Васильев, а настоящий, прошлый грабитель, и если от обыкновенного человека можно убежать, спрятаться, можно закричать и позвать на помощь портье, от этого лучше и не пытаться бежать – никуда не денешься, не спрячешься. Грабитель передвигался столь уверенно и спокойно, что казалось, превращался в тонкую змею, проникая между стульями. И руки его в черных перчатках невидимые, но ощутимые уже тянулись к ее горлу…
Лидочка пискнула – предсмертным заячьим голоском.
Черная тень замерла – видно, от неожиданности, потом ступила назад, рассыпался непонятный и зловещий грохот.
Тут же мужской голос взревел:
– Черт побери, понаставили стульев!
Тяжелое дыхание.
И после паузы:
– Зажгите ночник, раз уж вы все равно не спите!
Это было спасением – Лидочка трясущейся рукой нащупала выключатель на ночнике. Зажглась лампа под толстым зеленым стеклянным колпаком. Комната сразу уменьшилась в размерах, съежилась, стала обыкновенной.
Посреди комнаты, наклонившись набок, почесывая ногу в черной штанине,
– видно, ударился, стоял очень высокий, плешивый человек с глубокими глазницами, в которых поблескивали невидимые, антрацитовые глаза.
– Так-то лучше, – сказал человек, усаживаясь в дешевое плетеное кресло лицом к постели. – Прошу прощения, что вторгся к вам среди ночи, но мне завтра на рассвете уезжать и я не мог задерживаться. Впрочем, если бы вы не сменили комнату, я бы пришел к вам куда раньше и мне не пришлось бы вас будить.
Его голос был ворчлив, даже раздражен, но в то же время он будто защищался, будто был не совсем уверен в себе, – и Лидочка сразу почувствовала это.
– Сейчас же уйдите! – сказала она, правда тихо, словно не желая, чтобы ее услышали. А это значило, что она вовсе не так испугана, как была всего минуту назад.
– Я готов уйти, – согласился гость, мирно и спокойно, словно они встретились на скамейке в солнечном парке. – Однако я полагал, что ваше женское любопытство должно было задать мне вопрос – кто я, зачем преследую вас, чего хочу. Не сродни ли я насильнику, что заснул в соседнем номере?
– Он не насильник, – сказала Лидочка. – Я его совсем не боюсь. Он раненый военлет и ищет свою возлюбленную.
Гость фыркнул:
– Сначала я должен задать вам несколько вопросов.
